Троица подошла ближе. Слышно было, как из бани доносилось неясное «бу-бу-бу», время от времени прерываемое упрямым кальсоновским: «Я перебью...» и вадикпеченкинским: «В рот компот!»
- Нельзя его в баню, - сказал Доброе Утро, старательно отворачивая лицо от жухлой бородёнки Манчестера.
- А куда? - спросил Очкарик. Он спокойно жевал жвачку и не напрягался, так как был менее чувствителен.
Доброе Утро оглядел огород. Его внимание привлек небольшой холм у забора. На то, что это творение человека, а не природы, указывала дверь из грубых досок, устроенная в скате холма.
- А там что за блиндаж у наших селян?
- Похоже на ледник.
Решение пришло само. Друзья подтащили Манчестера к холму, с трудом открыли тяжелую скрипучую дверь и втроем буквально свалились в глубокую яму. Низкий потолок, стеллажи, заставленные банками с соленьями-вареньями, темно и холодно. Точно - ледник.
- Давай, оставим Манчестера здесь, - предложил Очкарик. - Пока машину не починят.
- Этточно! - вспомнил Доброе Утро слова доктора с подходящей для морга фамилией. - Самое многообещающее для него место.
Манчестер, хотя его не спрашивали, рыгнул. Друзья посчитали это за знак согласия. Они посадили мертвеца на пол и с облегчением выбрались наружу.
В крошечной парной было жарко, влажно, тесно. По помещению гуляли упругие волны тепла. Возле раскаленной докрасна печурки потели Вадик Печенкин, Иван Кальсонов и Миша-Манучехр. Напротив них Члек, Пукалов и Юфкин распевали частушки местного производства, от содержания которых краснело даже пламя в печке. Все присутствующие держали в руках стаканы с пивом.
- А что же наш старина «Водопьянов»? - спросил Доброе Утро, толсто намекая, что деда Брюсли в бане нет.
- Ваш дед понял, что сможет прожить и без бани, - ответил Вадик Печенкин. Он налил пиво в два стакана и раздал их Очкарику и Доброму Утру. - Угощайтесь, пацаны!
- А что это за девушка с вами едет? - поинтересовался таджик Миша. - Красивая! Только на голове у нее, как будто ежик сдох.
- Это Морковка, - сказал Доброе Утро. - Она снимает комнату у деда Брюсли.
- Как говорят у нас на Памире: «Я б ее повалил на баранью шкуру!» - мечтательно закатил глаза Миша.
Очкарик и Доброе Утро заулыбались.
- Не льни к ней, Миша. Она лесбиянка, - предупредил Доброе Утро.
- Лесбиянка? Это что такое? - удивился Миша.
Доброе Утро принялся снисходительно просвещать дремучего памирского жителя:
- Лесбиянки любят женщин, курят, пьют... В общем, ведут себя как настоящие мужики.
Таджик Миша, облегченно выдохнул воздух.
- Так это нормально.
Он несколькими глотками осушил свой стакан и попросил Вадика Печенкина:
- Будь другом, дорогой, налей еще пива мне, лесбиянке!
Доброе Утро безнадежно покачал головой. А у Очкарика запотели очки, поэтому он просто пил пиво и в разговор не вмешивался.
- Я перебью! - произнес свою неизменную преамбулу Иван Кальсонов, вращая бешеными глазами. - По-моему не нужно поднимать руку на мать-природу!
- Ты не прав, Иван! Обоснуй свою мысль, в рот компот! - горячо произнес Вадик Печенкин. Все участники мальчишника находились уже в той стадии опьянения, когда каждый обрел каменную уверенность в собственной правоте и страстно желал свою правоту донести до остальных.
- А ничего и обосновывать не надо! - заявил Иван Кальсонов. - И так всему свету известно, что в этом сраном Питере живут одни голубые, розовые и педофилы! А в Москве, говорят, еще больше. Там шагу некуда ступить! Одни извращенцы!
В парной воцарилось напряжение. Члек, Пукалов и Юфкин замолчали. Из-за запотевших очков реакция Очкарика была непонятна, но на глазах Доброго Утра появились слезы. Он был обидчивым челом.
Вадик Печенкин строго сказал:
- Остынь, Иван! Зачем обижаешь гостей? По-твоему все не д’артаньяны, а ты один д’Артаньян? Я вот, что тебе скажу, друг: сам ты не д’Артаньян!
Иван Кальсонов повернул к жениху свое бескровное злое лицо и прорычал:
- Еще раз меня не д’Артаньяном назовешь, я не посмотрю, что ты тоже мой друг. Так вдарю, что Дианка тебя неделю собирать будет!