— Не все, конечно, но больше, чем хотелось бы. И мы живем явно не по средствам.
— Скромнее некуда. Мы никого не принимаем.
— Недавно ты устраивала прием и довольно шумный. Что у американцев за манера тащить в гости кого ни попало? Пригласишь пару — явится десять человек.
— В каждом обществе свои обычаи. У них море обаяния.
— Вот уж нет! Наигранная сердечность, объятия — всему этому грош цена. Внутри же — ледяной холод. Стрикли бизнес.
— Хватит ворчать, Имрушка. Сейчас ты порадуешься. Я иду работать.
— Что-о?! Ты — работать?.. Я этого не допущу.
— Я же не в судомойки иду. А в салон верхнего платья. Самый светский в Нью-Йорке. В отдел меха. Я кое-что понимаю в мехах, и вкуса не занимать. Уже обо всем договорено. И тебе не придется тратиться на мои туалеты.
— Ты собираешься так много зарабатывать?
— Нет, — засмеялась Вера, — так скромно одеваться.
Меховой отдел роскошного магазина не мог похвалиться обилием покупателей, но те, что были, спустились с вершин Олимпа. Здесь разлит лунно-серебристый свет, и некая лунность отличает плавные движения продавщиц. Обслуживание клиентов напоминает священнодействие. Ни резких движений, ни быстрой походки, ни напряжения голосовых связок. Плавно, бесшумно закрываются двери, не слышны шаги на толстых коврах. Эта тихая завороженная жизнь отражается в десятках зеркал. Но и это очарованное царство очнулось, когда в магазин вошла Грета Гарбо — величайшее чудо Голливуда.
Молчаливая, сдержанная, погруженная в себя, почти без косметики, ненужной ее совершенной красоте, малообщительная, серьезная, Грета Гарбо тем не менее мгновенно становилась центром, вокруг которого вращалось мироздание. Весь магазин немедленно переключился на Грету, но главная роль в обслуживании знатной клиентки отводилась Вере.
— Что угодно, мадам? — улыбаясь своим прекрасным ртом, любезно, но без малейшей приниженности спросила Вера. — Вы оказываете нам честь.
Грета Гарбо медленно распахнула ресницы. И видимо, продавщица произвела на нее впечатление. Она улыбнулась:
— Что-нибудь хорошее. Но по-настоящему хорошее.
— Вот это специально для вас.
Грета Гарбо подставила плечи, мех словно облил ее стройное тело. Она коснулась пальцами нежного ворса.
— У вас прекрасный вкус, мадам, — проговорила она хрипловатым, волнующим голосом.
— Хотите еще что-нибудь примерить?
— Нет. Лучше не будет… — Гарбо пристально, без улыбки смотрела на Веру. — Вы так красивы. Почему вы не снимаетесь в кино?
— Я бездарна, мадам. Мне удается играть лишь одну-единственную роль.
— Какую?
— Роль жены Имре Кальмана.
Брови актрисы поползли вверх.
— Вот как!.. Но ваш муж так популярен в Америке…
Вера заметила это «но».
— Наверное, колесо должно раскрутиться.
— Не сбрасывайте со счетов Голливуд. Это, конечно, пакость, но веселая и, главное, денежная пакость. — Гарбо протянула Вере свою карточку.
— Спасибо, — сказала Вера. — Мне кажется, что мы еще встретимся. До свидания.
И, глядя в спину уходящей актрисы, прошептала:
— У меня будет такая же шуба… А тебя я раздену в своем доме.
В магазин зашла пара: стандартно красивая молодая дама и хрупкий, изящный горбоносый господин, с порывистыми жестами француза-южанина. Дама направилась в отдел накидок, жакетов, горжеток; а ее спутник, ненароком увидевший Веру, вдруг замер посреди магазина, и вид у него был тот самый, о котором в Сицилии почтительно говорят: расшибло громом…
Вечером они сидели в маленьком, очень дорогом ресторане, помещавшемся в трюме парусной яхты, заякоренной посреди искусственного озера. Небольшой тихий черный джаз играл медленное, тягучее, с кощунственным церковным оттенком танго.
Француз пригласил Веру. Оба оказались первоклассными танцорами.
Когда они возвращались за столик, он сказал с таким видом, будто никто и никогда не произносил этих заезженных слов:
— Мы созданы друг для друга.
— Я замужняя женщина, — поникла головой Верушка.
— Здесь есть город, где разводят и женят за десять минут.
— Постарайтесь узнать его название, — словно издалека улыбнулась Вера.
— Рено! — выдохнул экспансивный француз и ненароком сшиб бокал шампанского.
— Это к счастью, — сказала Вера.
— Проклятая война никогда не кончится! — Кальман с раздражением отшвырнул газету.
Верушка, в легком, отделанном песцами пальто, достала из шкафа чемоданчик крокодиловой кожи.
— Я ухожу, Имрушка, — сказала она.