Они подошли к следующей картине.
– А как вам наше общество? – спросил Джеймс и внимательно взглянул ей в глаза, как будто пытаясь найти в них ответ. – Наверное, кажется запутанным лабиринтом?
Софи посмотрела на висевший перед ними портрет аристократа с шикарной шляпой на голове.
– Уверяю вас, ваша светлость, американское общество не менее сложно устроено. Мы называем себя бесклассовым обществом, но это не совсем так. В стране, где нет старинных титулов, существуют амбиции: люди стремятся улучшить свое положение, подняться на самый верх, и очень редко манеры их поведения соответствуют их богатству. Иногда мне кажется, что некоторые правила этикета придуманы специально для того, чтобы сделать барьеры между людьми более надежными, более труднопреодолимыми, ведь у нас не существует системы титулов, определяющих иерархию.
– Мне следует попросить у вас прощения, – негромко проговорил Джеймс и посмотрел на портрет, – я совсем не хотел сказать, что общество в Америке устроено просто, но... Для меня самого лондонское общество кажется лабиринтом, хотя я родился и вырос в этой стране.
Так вот что он пытался сделать! Герцог старался уверить Софи, что она совсем не глупая, что если и совершает какие-то ошибки, не соблюдая этикет, то это вполне естественно.
Поняв это, Софи почувствовала невольную благодарность.
– Я ничуть не обиделась, – ответила она, – и, напротив, благодарна вам, ваша светлость, за то, что вы так откровенны со мной.
– Откровенен? – с удивлением переспросил Джеймс.
– Да. До сих пор у меня не было возможности откровенно поговорить с кем-нибудь и узнать что-то о своих собеседниках. Разговоры всегда пустые, и я не получаю ответа, если задаю личные вопросы.
– Так вел себя Уитби вчера. Я прошу у вас прощения за него.
Софи удовлетворенно улыбнулась, и они пошли дальше.
– У меня есть две сестры. – Софи понимала, что затронула тему, которой следовало избегать, но сейчас ей не хотелось вспоминать о правилах хорошего тона. – Я очень скучаю без них, тоскую по нашим беззаботным беседам и веселому смеху. Мы обо всем рассказывали друг другу.
– А что бы вы им сказали, если бы они оказались здесь? – Глаза герцога заблестели, и Софи никак не могла сообразить, что он хотел услышать от нее.
Она помолчала несколько секунд, пытаясь разобраться в своих чувствах. Было ли это удовлетворение или предчувствие приближающегося приключения? И то и другое, поняла она с удивлением. Ее отношение к этому человеку менялось, несмотря на решение соблюдать осторожность и благоразумие. Похоже, осторожность как раз в это время отправилась на каникулы.
Ответ слетел с ее языка раньше, чем Софи сумела обдумать его.
– Я бы сказала им, что составила себе неправильное представление об одном человеке, а мне не следовало так поступать. Теперь я намерена начать все сначала...
Они неподвижно стояли в галерее и выжидательно смотрели друг на друга.
– Я твердо верю в успех новых начинаний, – наконец произнес герцог и не торопясь пошел вперед. Софи последовала за ним. – У меня тоже есть сестра, – продолжил Джеймс. – Мне хотелось бы поделиться с ней своим переживаниями, но не думаю, что я решусь на это: ей всего восемнадцать, она весьма романтична, и на следующий день после нашего разговора весь Лондон будет знать, что я влюбился. – Он, усмехнувшись, взглянул на Софи. – Поверьте, мне совсем не нравится быть мишенью сплетен.
Софи вздрогнула. Пытался ли он окольным путем сказать ей о своих чувствах, или... Она прервала молчание вопросом, давая себе время на то, чтобы вернуть способность мыслить и разговаривать хладнокровно:
– У вас только младшая сестра?
– У меня их три. Две уже замужем: одна живет в Шотландии, другая в Уэльсе. Все они просто замечательные. Они также наградили меня двумя очаровательными племянницами и племянником.
С каждым новым словом герцога у Софи от удивления все шире раскрывались глаза. В нем не было ничего дьявольского, во всяком случае в этот вечер.
– Вы любите детей, ваша светлость?
– Обожаю. Любой загородный дом должен быть до краев заполнен детским смехом и топотом детских ножек.
Если он пытался произвести хорошее впечатление, то делал это весьма умело и с большим успехом.
Они опять заговорили о живописи, обсуждая последние тенденции и то, что выставлялось в городских галереях. Когда они подошли к знаменитой картине Рембрандта, Джеймс протянул руку, как будто хотел коснуться холста, но ограничился тем, что провел рукой по воздуху. Несколько мгновений они молча любовались картиной.
– Посмотрите на эти широкие мазки на ее рубашке, – проговорил Джеймс почти шепотом, – и на эту гладкую, полупрозрачную поверхность пруда, изумительно отражающую свет. А форма ее ног... – Рука герцога двигалась в воздухе, создавая впечатление, что он гладит даму.
Софи задрожала, представив себе, что его длинные пальцы гладят ее обнаженную ногу. Она понимала, что большинство женщин были бы шокированы тем, о чем она думала и что говорила, а также соблазнительным движением его руки. Она и сама была немного шокирована, и в то же время ей было очень приятно. Софи представила себя растаявшей в его объятиях прямо тут, в галерее. Если он отнесет ее на маленький диванчик, стоящий в слабо освещенном углу галереи...
С большим трудом она проговорила:
– Рембрандт действительно замечательный мастер...
Софи очень хотела знать, разговаривал ли герцог так со всеми, или просто пытался соблазнить ее. Если это была его цель, то он вел себя умело и неназойливо, прекрасно зная, чего добивается, и своими действиями превращая ее в разогретый мед.
Дойдя до конца галереи, они направились обратно вдоль противоположной стены.
– Не хотели бы вы погулять в Гайд-парке на этой неделе? Погода установилась отличная. Может быть, в среду?
Софи вспомнила о лорде Уитби и пожалела, что он беседовал с ней раньше, потому что теперь она не могла принять предложение герцога. Ее даже охватила паника, как будто оттого, какой она даст ответ, зависело очень многое.
– Ну, так как, в среду? – настаивал Джеймс. – Или это время не очень для вас подходит?
– Нет, не в этом дело... – Софи смутилась. – Может быть, в другой день?
– В четверг, – с готовностью предложил герцог.
– Да, это будет просто замечательно, – с облегчением произнесла Софи.
– Вот и прекрасно. А теперь, полагаю, нам следует вернуться в гостиную, ваша матушка, наверное, уже вас ищет.
Когда они подошли к Беатрис, Джеймс обменялся с ней любезностями и отошел к группе джентльменов на другом конце зала. Софи наблюдала за ним с каким-то непонятным предчувствием, отдавая себе отчет в том, что его привлекательность заставила ее изменить свое первое неблагоприятное впечатление о нем; это очень сильно беспокоило ее, поскольку обычно она не позволяла, чтобы ее страсть вышла из-под контроля разума.
Через несколько дней, услышав звон тарелок в столовой внизу, Софи посмотрела на часы. Было позднее утро, и Беатрис и Флоренс уже завтракали без нее. С помощью горничной девушка быстро натянула на себя темно-синее платье, закрутила волосы в пучок и, спустившись вниз, чтобы присоединиться к матери и графине, удивленно остановилась в дверях. В центре стола стоял огромный букет красных роз.
Софи вопросительно взглянула на мать.
– Боже, откуда такой роскошный букет?
Подойдя ближе, она наклонилась над цветами и с удовольствием вдохнула приятный аромат.
– Прочитай карточку, тогда поймешь, – довольным тоном ответила Беатрис.
Софи подошла к мраморному буфету, на котором лежала карточка, уговаривая себя, что, если цветы окажутся от герцога, она не допустит, чтобы у нее подкосились колени, и не растает от радости. Ей следует быть осторожной и благоразумной, а ему следует знать, что он имеет дело с серьезной и разумной женщиной, и в отличие от этих цветов ее не так легко сорвать.