Все только дивились такой на редкость счастливой паре.
Почти с благоговейной осторожностью обнял Виктор Иванович жену и, поцеловав ее, хотел только сказать о несчастье - своем неожиданном назначении в плавание на три года, - как жена, крепко сжимая в своей маленькой руке руку мужа, словно бы не отпуская его от себя и точно все еще не доверяя тому, что сразу почувствовала, как только что увидела мужа, спросила:
- Да неужели могли сделать такую несправедливость? Назначили тебя командиром "Воина"?
- Напротив... Блестящее назначение, Вера.
- Но ведь ты не хочешь его.
- Еще бы!..
- Отказывался?
- Разумеется.
- И все-таки... на три года?
Виктор Иванович махнул головой.
- Нет... Это невозможно! - растерянно проронила молодая женщина.
И, вдруг спохватившись, сказала:
- Ты, милый, голоден... Идем в столовую.
Загарин отказался. Он закусил в Петербурге.
И с необыкновенной нежностью промолвил:
- Ты лучше садись, Вера... Устанешь.
- Пойдем ко мне... Няня здесь с Викой... Расскажи, что министр сказал... Отчего тебя назначил...
Мышка остановилась. Мальчик схватил ее и подбежал к матери.
- Мамочка! Смотри какая!.. Папа привез... Он всех нас возьмет! радостно кричал Вика.
И, показав матери мышку, отнял ее и вернулся к пожилой своей няне Матрене Петровне.
Вера Николаевна, казалось, все еще не могла поверить, что муж уйдет в плавание... Им всем так хорошо вместе...
"Все ли Витя говорил министру, чтоб остаться!?" - подумала она.
И, когда они уселись на маленьком диване в уютной, перегороженной японскими ширмами спальной, Вера Николаевна, стараясь скрыть от мужа душевное волнение, спрашивала:
- Ты говорил министру, что у нас Вика?.. Ты говорил, что скоро у нас...
И молодая женщина крепко прижалась к мужу, словно ища помощи, и продолжала:
- Ты говорил, что мы только четыре года женаты?.. Ты говорил, милый, что мы счастливы и не хотим расставаться? Говори... как тебя он встретил?.. Почему отказал?..
- Приветливо встретил и сразу огорошил. "Назначаю, говорит, командиром "Воина", как одного из лучших капитанов. Надеюсь, довольны?"
- Изумился, милый?
- Да. Ты знаешь, до сих пор начальство не баловало вниманием. И вдруг: "из лучших"! Кто это мне удружил - перед министром - не понимаю! Не сам же выбрал... Однако подумал: верно, сейчас же отменит назначение... Желающих много... И сказал, что считаю себя вправе просить не назначать меня. Говорю, что семейные обстоятельства решительно вынуждают меня остаться здесь.
- Что ж он?
- Окрысился и грозно сказал: "На службе нет семейных обстоятельств!"
- Какое бессердечие! Да разве у него нет семьи? Нет детей? воскликнула Вера Николаевна.
И слезы задрожали на ее глазах.
- Он не бессердечный... И не злой... И семья есть...
- Так как же не понимает семейных обстоятельств?
- Понимает и свои и чужие... Но у нас, Вера, нет протекции... И знаешь - я не из ласковых телят... Не рассыпался в благодарностях за назначение... А в кабинете у министра было два старых адмирала да несколько штаб-офицеров... Он и хотел на мне показать, какой он радетель службы... Однако все-таки осведомился: "Какие такие могут быть семейные обстоятельства?.." Точно не знал, какие именно обстоятельства! - возбужденно проговорил моряк.
И, стараясь быть сдержаннее, чтоб не взволновать больше и без того взволнованную жену, Виктор Иванович продолжал:
- Ты поймешь, Вера, что не мог же я объяснять, что без тебя и Вики эти три года будут невыносимы... Да, верно, уж ему наболтали о нашем счастье...
- Ты прав, милый! - шепнула молодая женщина и пожала руку мужа.
- И я коротко сказал, что здоровье жены и сына требуют моего присутствия. И прибавил, что весь прошлый год плавал в Средиземном...
- А он?
- Ответил, что мои доводы не заслуживают уважения... И так... так скверно искривил свой беззубый рот в улыбку и колко сказал: "Такой чувствительный семьянин не должен быть моряком. Раз служите - должны плавать. Немедленно примите корвет и с богом!.." И некоторые из присутствующих тихо захихикали. Хотели подслужиться. Есть ведь подлецы!
Виктор Иванович поморщился точно от боли и продолжал.
- И ведь адмирал прав... Да, прав!
- Ты его еще оправдываешь?
- Да, родная моя. Ведь с тех пор, как я привязался к тебе, море перестало быть для меня прежним... Служба не захватывает больше... Меня манит берег... к тебе... Я знаю, что такое счастье... И как министр сказал, так хоть в ту же минуту подал бы в отставку.
- Так что ж?..
- А где сейчас найдем место? Чем будем пока жить? И не дали бы отставки... Еще, пожалуй, отдали бы под суд... Неповиновение начальству... Исключили бы со службы...
И взволнованным, виноватым голосом Виктор Иванович вдруг прибавил:
- Виноват я перед тобой, Вера. Должен был раньше выйти в отставку... Тогда бы...
- Что ты говоришь, Витя?.. Ты, хороший, избаловавший меня счастьем, виноват передо мной?! - перебила Вера Николаевна.
И, едва сдерживая рыдания, глядела на мужа прелестными большими и грустными глазами, полными бесконечно благодарной любви беззаветно преданной, но не влюбленной женщины.
Виктор Иванович благоговейно поцеловал ее руку и восторженно промолвил:
- Золотое ты сердце... А я все-таки виноват... "Слишком чувствительный семьянин для флотского офицера"!
Загарин пробовал улыбнуться. Но вместо улыбки вышла какая-то гримаса.
И он продолжал:
- Ушел от адмирала, и блеснула надежда. Извозчика и - к Путинцеву. Знал, что он в Петербурге... Знаю, что бесшабашный карьерист, без правил, только что выскочил, адмирал и влюбленный в себя... Любимец министра... А все-таки, думаю, товарищ... Стоит только доложить адмиралу, и меня вызволит...
- Не люблю я Путинцева! - вдруг возмущенно воскликнула Вера Николаевна, обыкновенно очень снисходительная к людям.
И лицо ее залилось румянцем.
- Хлыщ... Женатый Дон-Жуан... И еще хвастает победами... То-то и не любишь Путинцева.
- Просто не терплю его... Я видела его два раза в собрании... Он так гадко глядел на дам, что они должны бы сгореть от стыда...
- На тебя, надеюсь, не смел так смотреть? - спросил Виктор Иванович и внезапно побледнел.
- Что ты, милый... Хоть он и нахал...
- Смел бы! - глухо прошептал Виктор Иванович.
И Вера Николаевна, с чувством гадливости вспомнившая о взгляде Путинцева, еще вчера на улице заставившего ее покраснеть и отвернуться, снова вспыхнула и оттого, что скрыла про этот взгляд, чтоб не расстроить мужа, и оттого, что Путинцев осмелился так взглянуть на нее.
И она сказала:
- Разумеется, Путинцев не захотел тебе помочь?..
- И вдобавок оказался лицемерным прохвостом... Стал распинаться в товарищеских чувствах... Вилял и сказал, что он не в таких отношениях с министром, чтобы просить за другого... И наврал с три короба, чтоб увильнуть... И сказал, что, верно, кто-нибудь из старых адмиралов указал на меня министру. И он решил, что я должен идти, и заартачился. Он упрям... И что я, верно, раздражил его, если он так категорически отказал... И советовал по-товарищески идти, а через год пусть я прошусь по болезни в Россию. И тогда Путинцев похлопочет. "Ты, говорит, опять будешь в семье..." И еще соболезновал... Одним словом, мне было досадно, что я первый раз в жизни искал протекции и обратился к нему... Так и сказал Путинцеву.