— Знаете, уличный налетчик, который тычет вам в бок пистолетом, может сказать то же самое!
— Я честная женщина! Как ты смеешь меня с таким сравнивать? Я в жизни не совершила ни одного бесчестного поступка. Ах ты… черномазый ублюдок! — Ее полные слез глаза гневно сверкнули. — Вот, я такого еще никому не говорила — пусть у меня язык отсохнет, но тебе говорю, тебе, у которого цвет кожи такой же, как у меня.
Лучше бы она мне плюнула в лицо.
— Леди, я только делаю свою работу, обычное дело… — пробормотал я.
— Работа? Какая же это работа — ты же помогаешь белякам издеваться и обманывать своих же! Белые с Манхэттена срывают свой куш, а ты мне тут талдычишь про какую-то работу и клюешь крошки с их стола? Хорошо, передай своим хозяевам, что я завтра же вышлю им деньги почтовым переводом, все выплачу до центика, а теперь убирайся с глаз долой!
— Сколько вы им еще должны?
— Сто семьдесят. Убирайся! Я же сказала, что заплачу.
— А сколько вы можете заплатить сегодня?
— Тебе что, моей кровушки попить хочется?.
— Черт вас побери, довольно этой мелодрамы! Может быть, мне удастся их уломать.
— Ну, хотя я и не собиралась им платить, я же откладывала эти деньги. Наверное, к концу недели смогу им заплатить около сотни.
— Тут есть телефон?
Она кивнула в глубь коридора. Под лестницей я обнаружил телефон-автомат и позвонил Бейли.
— Тед, я у миссис Джеймс. Она совсем без гроша. Больна и потеряла работу. Вряд ли она сможет наняться на новое место в ближайшие несколько месяцев. Она осталась должна им сто семьдесят, но говорит, что сумеет занять у подруги сотню, если они согласятся. В противном случае придется забирать комбайн, а у него уже тот видок! Эти сто долларов — все, что она может им заплатить, больше у нее ничего нет и не предвидится. Я бы посоветовал им забрать хотя бы эту сотню. Она смогла бы уплатить их через день-другой.
Тед пообещал провентилировать ситуацию и перезвонить мне. Я попросил его поторопиться и напомнить компании, что они уже сорвали барыш на этой продаже, потому что сегодня этот комбайн продается по цене вдвое меньшей, чем они выставили ей по счету.
Я раскурил трубку и стал ждать в узком коридоре. Мы молчали. Миссис Джеймс испепеляла меня укоризненным взглядом, ненавидя мою невозмутимость, мою приличную одежду. Было уже семнадцать минут пятого — ну вот, пока я валандался с этим грошовым делом, я мог упустить Томаса.
Тед перезвонил и сказал, что все в порядке. Он захотел лично побеседовать с женщиной, и та заявила ему, что к концу недели вышлет деньги письмом.
— Да, да, я понимаю. Обязательно!
Она резко повесила трубку на крючок, а я тихо сказал:
— Миссис Джеймс, когда вы внесете деньги, не забудьте получить от них квитанцию о полной уплате кредита. А если вы пошлете им деньги почтой, возьмите чек в банке и на обороте напишите: «Последняя окончательная выплата за кухонный комбайн согласно договоренности». А в следующий раз, когда будете делать покупку в кредит, сначала хорошенько подумайте, правильно ли вы поступаете, чтобы потом не попасть в неприятную ситуацию.
— Проваливай, ты выполнил свою работу!
— Я ради вас рисковал потерять свое место, миссис Джеймс, и выторговал для вас семьдесят долларов!
— А теперь что же, ждешь чаевых?
— Нет, конечно… Но вы могли хотя бы… Я сделал все, что мог. Я же понимаю, в какую ловушку вы попали. Все мы в ловушке.
— Спасибо! Спасибо преогромное!
Я пожал плечами, надел шляпу и направился к двери. Она стояла у лестницы и смотрела на меня так, точно я куча собачьего дерьма. Я вышел, хлопнув дверью, и поехал в центр. Движение было интенсивное, и я добрался до грузовой компании в начале шестого. Проклиная все на свете, я повернул к Бруклину и помчался было к слесарному училищу, но потом передумал и сделал двойную парковку перед кафетерием на Двадцать третьей. Томас сидел там и ужинал, его подружка-посудомойка хлопотала около его столика, они оба смеялись и, вероятно, перешучивались.
Я успокоился, но лишь до той секунды, как ко мне подошел полицейский и поинтересовался, что это я тут делаю. Это был пожилой патрульный с мучнисто-белым, в красных прожилках лицом. Вставные зубы ему делал какой-то дрянной протезист. Когда он говорил, двигалась только нижняя губа. Я сказал, что жду приятеля, а он заметил, что на Двадцать третьей двойная парковка запрещена, «неужели это не ясно?», Я извинился и включил зажигание, но он попросил предъявить водительские права. Даже если бы его башка была сделана из целлофана, я не смог бы более четко увидеть, в каком направлении закрутились в ней шарики: как, цветной в дорогой импортной тачке — наверняка угнал! Я показал ему права и документы на машину, в душе молясь, чтобы Томас не выглянул в окно и не заметил меня.