Алекс Кожин
Блевать под тусклым фонарем
Окрестности Курского вокзала — место, полное странною жизнью.
Был еще один гнилой ноябрьский вечер в Москве. Мокрый асфальт, тусклые фонари, сырость и плесень.
Я стоял в аппендиксе у пригородных платформ Курского вокзала. Кругом суетилась толпа, люди спешили домой — серые, чахоточные тени. На ступеньках, в сторонке, в свете стеклянной двери, стоял дед. Без особых примет, но еще живой. Я ждал электричку, дед — что-то еще, ехать он очевидно не собирался. Мы топтались в стороне от равнодушной толпы текущей мимо.
За забором-решеткой мелькнула тульская электричка. Народ ворвался в вагон, оккупировал лавки и приготовился — немое кино, ежедневная дорога в ад.
Минут через десять к дедушке подошла проститутка. Узнать проститутку не трудно, если вы когда-либо обращались. Взгляд, одежда, манеры, все такое… Так же просто узнать пьяницу, ждущего у магазина случайного собутыльника. Гляньте на него вопросительно, показав два пальца, он вам кивнет и скажет, сколько не хватает на бутылку. Выпить можно в соседних кустах. Стакан и надкушенное яблоко найдете на ветке.
Дед расплатился, дама залезла рукой к нему в штаны и зашуровала. Дед закряхтел. Я отвернулся, чтоб не завидовать чужому счастью…
Окрестности Курского вокзала — то еще место! Сталинки на Земляном Валу наполнены странною жизнью. Любой охранник у шлагбаума укажет, где тут купить выпивку, проститутку, или что вам еще. Набрав код подъезда, попадешь в лабиринт узких лестниц, перегороженных частыми решетками. Здесь легко заблудиться, если только тебя не встречают. За каждой четвертой дверью — бордель. Бордель, и никак иначе. Существовавшие здесь "публичные квартиры" исчезли вместе с культурой обслуживания, сервисом и клиентами. Бордель — это проходной двор с полуголыми девками. Тупой сексуальный конвейер. При желании можно выйти на балкончик шириною в полшага, постоять с дрожью в коленях, махнуть бабушке с фикусом на соседнем балконе, глянуть на мир с высоты.
Отсюда, с балкона, виден общественный туалет, где когда-то собирались пидорасы. Именно "пидорасы", поскольку других определений тогда еще не было. Там, напротив писсуаров, за зеленой дверью подсобки, стояла кровать, столик и пара стульев. Там, всегда были рады, даже если ты и не гей, а просто пришел с бутылкой водки. Все лучше, чем пить в обоссанной подворотне. Но все это было давно.
Я стоял в аппендиксе у пригородных платформ, среди чахоточных теней прошлого. Вокруг ‒ вечерние электрички, полные мертвецов. Дед давно кончил, ему много не надо. Проститутка ушла к себе на Земляной.
Я стоял и стоял. Ехать никуда не хотелось.
Фаллоимитатор
Было еще раннее утро, когда Прохор Петрович выскочил на балкон, сжимая в руке резиновый член. Девицы из борделя на первом этаже уже спали после ночной смены, а дворник Рахим по случаю непогоды мести двор не выходил.
Противный мелкий дождь беспробудно трусил уже целую неделю. Он вымочил дом, стоящий покоем в центре Москвы, где жил Прохор Петрович. Желтая штукатурка потемнела от воды, набухла и, казалось, еле держалась на стенах старой шестиэтажной сталинки. Тополя — ровесники дома, обвисли от сырости, размокли и зелеными пятнами растеклись по двору, закрыв вид на песочницу, будку трансформатора и ржавый автомобиль, брошенный когда-то владельцем. Было сыро, холодно, как часто бывает в Москве в конце июня.
Всю неделю Прохор Петрович пил лекарства. Но таблетки мало помогали, болели суставы, что-то скручивало внутри, а давление скакало, меняя приступы стенокардии на тупую боль под грудиной.
Из-за дождя Прохор Петрович перестал выходить во двор, где обычно сидел на лавочке у детской песочницы. Он едва спускался к почтовому ящику, по привычке открывал его ржавым ключом, как будто желал что-то отыскать в этой пустующей много лет железной коробке.
Но вчера, открыв ящик, Прохор Петрович увидел на дне белый листок. Это было почтовое извещение на бандероль из Китая. Оно пришла на его имя и адрес. Пенсионер застыл от неожиданности, потом, нащупав очки, долго рассматривал латинские буквы и шевелил губами.
Нет, чтобы выкинуть и забыть эту бумажку, но Прохор Петрович был человеком ответственным. Он понес извещение на почту, хотел вернуть и рассказать про ошибку. Увиливая от дождя, который струйками бежал сквозь старый, дырявый зонтик, с трудом обходя лужи, Прохор Петрович добрался до отделения. Там он попал в самый конец длинной и нервной очереди. Сотрудница за стойкой была одна, она еле поспевала; очередь ворчала, подрагивала, и почти не двигалась.