Но поразительная испорченность природы человека приводит к прямо противоположному результату, и вместо того, чтобы ненавидеть свои пороки и самого себя за них, он начинает ненавидеть истину и правду о себе. Есть различные уровни и степени подобного рода ненависти, говорит Паскаль, но в какой-то мере она присуща всем, ибо «неотделима от себялюбия». Правда о наших пороках есть слишком «горькое лекарство» для нас, и мы стараемся принимать его в минимальных дозах и вперемежку с лестью и похвалами, которые расточают нам наши «доброжелатели», желающие «подсластить пилюлю». Тем не менее мы проглатываем микроскопические порции этого лекарства с отвращением и тайной досадой на тех, кто нам его предлагает.
Люди, которые вынуждены общаться с нами и которые хотят заслужить наши симпатии, начинают рассматривать нас согласно нашим желаниям: «Мы ненавидим истину — от нас ее скрывают, мы любим лесть — нам льстят, мы любим быть обманутыми — нас обманывают» (там же, 637, фр. 978). Иной государь становится посмешищем всей Европы, говорит Паскаль, и только он один об этом не знает, потому что придворные не скажут ему правды, дабы не навлечь на себя его гнева и не причинить ущерба своим интересам. Так вся жизнь людей превращается в «вечную иллюзию», а их общение — во «взаимный обман». «Никто в нашем присутствии не говорит о нас так же, как в наше отсутствие… — сетует он, — и в мире осталось бы немного друзей, если бы каждый из них знал то, что его друг говорит о нем, когда его нет рядом, хотя именно тогда он говорит искренне и без предвзятости» (там же, 637, фр. 978). Как нерассудительно и несправедливо сердце человеческое! — восклицает Паскаль в ходе этого грустного размышления и заключает: «У сердца свои законы, которых разум не знает» (там же, 552, фр. 423).
Как бы подхватывая мысль Паскаля, Кант в своей работе «Об изначально злом в человеческой природе» (1792) тоже говорит об «извращенности и коварстве человеческого сердца»: «Эта нечестность — самому себе пускать пыль в глаза, мешающая утверждению в нас подлинно морального образа мыслей, превращается внешне в лицемерие и в одурачивание других. Если это и нельзя называть злостностью, то оно по меньшей мере заслуживает названия низости и кроется в том злом [начале] человеческой природы, которое… составляет тронутое гнилью место нашего рода и, пока мы не избавимся от него, будет препятствовать развитию зачатков доброго, которое при других условиях могло бы произойти» (39, 4, ч. 2, 41). Говоря далее о себялюбии как принципе наших моральных максим, Кант считает его «источником всего злого».
Важно отметить то обстоятельство, что Паскаль возлагает ответственность за это зло не на естественную материальную природу, не на метафизическую неизменную сущность человека, но на его волю (сердце и есть воля), которая делает объектом своей высшей любви несовершенного и ограниченного человека. Именно духовное начало в нем является источником и «величия» и «ничтожества» человека. В конце концов мифическая первоначальная «природа» ничего не определяет в нравственном отношении, и потому она не добра и не зла сама по себе. Она лишь средство в руках человека: все зависит от того, что он сумеет сделать из своей «природы». «Привычка есть вторая природа, — говорит Паскаль, — которая разрушает первую. Но что такое природа? Почему привычка не является естественной? Я очень боюсь, что эта природа сама есть только первая привычка…» (14, 514, фр. 126). Благодаря внешней привычке можно научиться внутренней добродетели. Таким образом, у Паскаля нет первоначальной и неизменной «природы» человека, которая бы фатально обусловливала всю его последующую жизнь. Категории добра и зла характеризуют то или иное нравственное состояние человека, возникшее уже в результате обработки «природы», и потому человек ответствен за то добро или зло, которое он несет в мир. В этом своем решении Паскаль противостоит как тем, которые считали «природного человека» злым (например, Т. Гоббсу, видевшему в «злой природе» людей источник войны всех против всех), так и тем, которые считали его добрым (скажем, Ж. Ж. Руссо, усматривавшему в «доброй природе» источник солидарности и равенства между людьми). Впоследствии Гегель также обратил внимание на нравственную нейтральность естественного состояния человека и связал добро и зло с волей, ответственной за то или другое, что он называл «виновностью», или «вменяемостью» (см. 31, 2, 259–260).