Поэтому я играла. Я давала им то, что они хотели.
И плакала, когда ехала домой одна.
Глава 10
Торен
Дверь гаража Дженнсин открылась, когда я заехал на подъездную дорожку к своему дому. Как и в случае с моим домом, у них в гараже было три отсека. Открылась дверь отсека Стиви, а не Дженнсин.
Я не должен был знать, какой отсек был ее. Я не должен был знать, что она парковалась дальше всех от моего дома. Я не должен был знать, что она ездила на спортивном черном «БМВ», которому этой зимой понадобятся зимние шины.
Знала ли она, что ей понадобятся зимние шины? Что ей скоро нужно будет заказать их в местной шиномонтажной мастерской, иначе в декабре ей придется туго?
Не мое это дело. Эта женщина, блять, меня не касается.
И все же, сколько бы раз я ни напоминал себе, что она не моя проблема, что я не несу ответственность за ее машину и шины, я не мог выбросить ее из головы.
Каждый раз, когда думал, что нахожусь на пути к забвению, я видел ее, мое сердце замирало, и я возвращался к началу.
Это было в точности то, что произошло на игре ранее. Один взгляд на ее лицо, и у меня в груди все замерло. На краткий миг я почти улыбнулся. Почти преодолел расстояние между нами, чтобы поцеловать ее. Затем реальность обрушилась на меня, и я заставил себя отвернуться, пока никто не заметил.
Что за бардак. Это нужно было прекратить. Как мне это прекратить?
После вечеринки этим летом прошло уже несколько месяцев, но я, казалось, не мог перестать собирать обрывки информации о ней. О машине, на которой она ездила. О том, где она парковалась. Сегодня, в конце перерыва, когда мы готовились вернуться на поле, я услышал, как диктор матча назвал ее имя.
Она была восьмым номером. Внешним нападающим.
Не то чтобы я имел хоть малейшее представление о том, что это значит.
До сих пор я не позволял себе искать информацию о Дженнсин в интернете, но у меня было чувство, что сегодня вечером я нарушу это правило. Я ни черта не знал о волейболе. У меня не было причин узнавать. Но я хотел знать правила. Позиции. Я хотел всего этого.
Я хотел ее. Все еще. Даже несколько месяцев спустя я хотел ее.
Эта привязанность, влечение, пагубное пристрастие — как бы это, черт возьми, ни называлось — к Дженнсин Белл должно было прекратиться.
Это увлечение должно было пройти. Должно было пройти.
Может быть, после того, как она уедет. После того, как закончит университет. Если я буду терпеть эти мучения в течение года, это может вывести меня из себя, но у меня нет другого выбора.
Я любил свой дом. Я любил этот район. И я не собирался переезжать, чтобы сбежать от нее. Я также не собирался бросать свою работу.
— Это пройдет, — пробормотал я, загоняя свой грузовик в гараж, глубоко вздохнул и заглушил двигатель.
Черт возьми, я так устал. Радость от сегодняшней победы давно улетучилась. Сегодня вечером не было запланировано никакого послематчевого мероприятия, поэтому вместо этого я отпраздновал победу с Фейт и ребятами на ферме.
В течение часа я бросал мяч Авелю, чтобы он мог попрактиковаться для своей школьной программы. Бек и Кейб поссорились из-за видеоигры, так что я был миротворцем. Затем я помог Дэйну нанести последние штрихи в палатку, которую он соорудил в своей спальне, прежде чем приготовить бургеры для тети Фейт, чтобы она могла провести немного времени в своем кабинете, улаживая дела на ферме.
Сезон был в самом разгаре, и у меня было не так много возможностей навещать ребят. Но сегодня вечером я был уставшим. Таким уставшим я давно не был.
Я никогда не чувствовал себя таким уставшим после выигранной игры.
В этом году было что-то странное. Что-то было не так. Я не мог понять, что именно, но просто… ощущалось по-другому.
Возможно, потому, что мы все еще были на взводе после прошлогоднего весеннего скандала. Мы все были на грани срыва. Форд был находкой для команды, как для тренеров, так и для игроков, и все по-прежнему вели себя наилучшим образом, включая Форда.
За исключением случаев, когда дело касалось Милли.
Ни один из них не сказал ничего определенного, но что-то там происходило. Что-то, что шло вразрез с правилами.
Зная Форда, он бы послал к черту правило о запрете отношений на работе. Но Милли? Милли нравились правила. И она любила свою работу. Если они действовали тайком, если они рисковали всем, что ж… тем лучше для них.
Может быть, какая-то часть меня завидовала. Может быть, какая-то часть меня хотела, чтобы у меня было хоть немного их мужества.
Не то чтобы то, что произошло с Дженнсин, могло сравниться с этим.