В 1885 году в газете «Пари журналь» будет напечатано: «Пастер избавляет мир от бешенства. Он заявляет, что причина заболевания — в смертельном микробе…»
А в стенах Медицинской академии вновь и вновь раздаются голоса: «Должны ли мы позволить этому сумасшедшему прожектеру — этому Пастеру — заниматься его теориями, разрушать дело, созданное веками, и превращать в посмешище всю современную медицину?» Однако травля официальных медицинских кругов, стоившая тяжелых переживаний и отнимавшая время и силы у работы, под натиском замечательных успехов метода вскоре стихла.
Прививки против бешенства имели огромный резонанс и в кругах, весьма далеких от науки. Пастеровский институт был создан на деньги, собранные по международной подписке. На торжественное открытие этого уже знаменитого учреждения съехались ученые из многих стран. Президент Французской республики, министры, посланники иностранных государств — все были здесь 14 ноября 1888 года.
Адреса, поздравления, приветствия… Рассказывают, что Пастер очень волновался: слезы блестели на его глазах. Он так и не смог произнести прочувствованную речь, которую заготовил заранее, и передал текст своему сыну.
В марте 1886 года в Париж приехали 19 русских из Смоленской губернии. Большинство из них страдали от ужасных ран, нанесенных бешеным волком. Сопровождавший этих несчастных врач подробно рассказал, как «за два дня и две ночи волк порвал и помял всех, кто ему попался на пути, и как его зарубил топором один из наиболее искусанных». Это происшествие взволновало общественность.
Многие книги обошел снимок, на котором изображены русские крестьяне, пришедшие для прививок к Пастеру. Под фотографией — подпись, сделанная рукой ученого своей внучке К. Валлери-Радо: «Русские из Смоленска, которые вылечены от укусов бешеного волка лабораторией твоего деда, апрель 1886 г. Моей дорогой маленькой Камилле. Л. Пастер».
В 1886 году в Одессе была открыта бактериологическая станция, «основанная на средства Одесской городской управы и земства Херсонской губернии». Научным руководителем станции был Мечников. «В его лице, — по словам Н. Гамалеи, — и нашла своего первого русского представителя медицинская сторона открытий Пастера».
Из двух сотрудников Мечникова, докторов Н. Гамалеи и Я. Бардаха, первый занимался в основном прививками против бешенства. Когда Пастер разработал вакцинацию против бешенства, один из энтузиастов внес в Одесское общество врачей тысячу рублей, чтобы в Париж был послан врач для изучения опыта Пастера. Общество выбрало Гамалею.
Весной 1886 года Гамалею направили в Париж в лабораторию Пастера. Гамалее удалось детально изучить этот метод прививок по Пастеру. (Немногие врачи могли этого добиться в то время.) Завоевав симпатию и доверие Пастера, он вернулся в Одессу, имея драгоценный материал — кроликов, зараженных так называемым фиксированным вирусом бешенства. 13 июня 1886 года Гамалея сделал в Одессе прививку первым 12 укушенным. За ними последовали другие.
Вот строки из письма Пастера Гамалее в Одессу: «Уважаемый доктор, поздравляю Вас… Вы спасли 29 человек, укушенных бешеными животными: это великолепно. Кроме того, это убедительно показывает, что в Вашей местности профилактика бешенства была весьма необходима…»
Жизнь Пастера — это победоносное шествие великого экспериментатора. И непрерывная борьба за утверждение своих взглядов. На протяжении многих лет он вынужден был участвовать во многих диспутах, печатных дискуссиях.
Количество его противников исчислялось десятками. Среди них были и выдающиеся ученые того времени, пользующиеся заслуженной известностью и по сей день, такие, как Р. Кох. Но приходилось полемизировать и с теми, чьи имена сохранились в истории науки лишь потому, что они были ярыми противниками основоположника современной микробиологии.
Эта мысль заставила меня перелистать другие страницы, не связанные с историей науки, и вспомнить исполненные глубокого смысла слова А. Ахматовой, с которой мне выпало счастье встречаться:
«Вся эпоха (не без скрипа, конечно) мало-помалу стала называться пушкинской. Все красавицы, фрейлины, хозяйки салонов, кавалерственные дамы, члены высочайшего двора, министры, аншефы и неаншефы постепенно начали именоваться пушкинскими современниками, а затем просто опочили в картотеках и именных указателях (с перевранными датами рождения и смерти) пушкинских изданий.
Он победил и время и пространство.
Говорят: пушкинская эпоха, пушкинский Петербург. И это уже прямого отношения к литературе не имеет, это что-то совсем другое. В дворцовых залах, где они танцевали и сплетничали о поэте, висят его портреты и хранятся его книги, а их бедные тени изгнаны оттуда навсегда. Про их великолепные дворцы и особняки говорят: здесь бывал Пушкин, или: здесь не бывал Пушкин. Все остальное никому не интересно».