Выбрать главу

Это произошло лишь на мгновение, но за это мгновение люди увидели свое рождение, жизнь и смерть. Увидели своих детей, внуков, правнуков. Увидели, как рождаются и умирают державы, миры, планеты, вселенные. На одно короткое мгновение они стали богами, которые знают все, видят все. Но потом линейность времени вернулась. Колесо жизни заскрипело, завращалось. Знания ушли, оставив опустошенность.

Никто ничего так и не понял, но война, длившаяся дольше столетия, закончилась через год. Одна из тысяч войн на этой бесконечной линии жизни. Одна из тысяч войн этого времени. Но время уже начинало сжиматься. Снова и снова. Чаще и чаще. Пока не утратило свою линейность и люди не стали другими. Через тысячу лет. Через десять тысяч. Но все когда-нибудь меняется.

История седьмая. Когда-то в будущем

В двадцать четвертом веке никто не помнил о войне, со дня окончания которой прошло почти сто лет, как некогда в двадцать первом веке не помнили о войнах века двадцатого. Они были где-то рядом, но мир уже изменился, ушел вперед. Как и в двадцать четвертом веке. Люди разделились на касты. Появились законы и правила, созданные для того, чтобы разные касты не пересекались друг с другом. Рабочие жили с рабочими, спортсмены со спортсменами, творческие люди с творческими людьми, политики с политиками. Устройство общества стало таким, что если ты родился в одной касте, то попасть в другую невозможно. Проще всего было детям рабочих. Набор навыков, который требовался от них, был минимален, и этому несложно было научиться. Сложнее — в касте творцов, потому что не у всех детей наблюдались качества, присущие родителям. Поэтому стали появляться новые законы, предписывающие соответствующее воспитание, психологическое давление, чтобы создать оптимальную среду, личность и склад ума.

Угасшая во время войны индустрия развлечений снова пошла в гору. Телевидение, литература, кинематограф, музыка, спорт. Особенно спорт. Контактный, жесткий. Он помогал людям избавиться от агрессии, выплеснуть накопившуюся злость. После Третьей мировой войны, едва не уничтожившей планету, законодательные власти приняли закон, согласно которому в пищу людей стали добавлять препараты, понижающие агрессию. Так говорили по эфирным каналам, но в действительности все эти меры были направлены на то, чтобы ограничить свободу выбора и научить людей не думать об этом, воспринимать как должное. Единое правительство навязало истерзанной планете их жизнь. Но жизнь была лучше войны. К тому же созданные касты никогда не пересекались. Люди не могли сравнивать друг друга. Лишь знали, что где-то есть тот, кто не похож на тебя, но его жизнь оставалась загадкой. В касте рабочего жизнь рабочего считалась единственно верной. В касте политиков — жизнь политика.

Для невостребованных, низших работ были созданы дройды. Дройды-уборщики, дройды-грузчики. Проституток — и тех заменили специализированные дройды. У них не было интеллекта. По сути, они являлись сложными машинами, копирующими своим поведением людей, но не имели своего мнения — только набор команд и правил.

Новые законы и деления общества не сделали мир чище и проще, но о войне никто больше не говорил. Не было ни бунтов, ни восстаний. Преступность снизилась. Поредевшее за полвека войны население снова начало расти. И все понимали, что жизнь стала лучше. Почти все…

* * *

Джармен Моузли. Футболист. Мир казался ему раем, пока он не получил травму плеча, которая за последние пять лет не позволила ему закончить ни одного сезона. Никто больше не хотел давать ему прежние авансы. Звезда превратился в неудачника. Обещавшая золотые россыпи и лавры карьера шла к закату. Даже жена — не особенно талантливая теннисистка — ушла к молодому и перспективному атлету, забрав детей, которые давно начали ненавидеть своего вечно злого и взведенного отца. Так Моузли остался один, если не считать компанию таких же неудачников.

Алкоголь и легкие наркотики, которые правительство считало просто сильными обезболивающими, помогали забыться. Женщины появлялись, но в большинстве своем были такими же неудачницами, как Моузли и его друзья. Поэтому зачастую во время ночных вечеринок Моузли просто заказывал партию одноразовых дройдов, созданных для удовлетворения элитных каст. Машины были похожи на женщин, вели себя как женщины, но в отличие от женщин им не нужно было дарить дорогие украшения, не нужно было доказывать свою состоятельность. Они исполняли любую прихоть, любое желание. Строптивые и покорные. Их создавали каждый раз так, что поведение их удивляло, веселило. Иногда, перебрав с наркотиками и алкоголем, их калечили, ломали. Иногда просто издевались. Моузли знал историю одного футбольного защитника, который сжег такого дройда. Кажется, об этом даже был сложен анекдот. Впрочем, Моузли мог сложить десятки таких анекдотов и о своей собственной жизни. Особенно когда он еще не употреблял так много обезболивающих и алкоголя.