Ирка полезла в шкаф и, страдая, вытащила свои парадные туфли-лодочки.
– Сойдет, – определила Суворова.
Но «лодочки» на Блинкова-младшего не налезли. Как-никак, у него был сорок первый размер.
Посмотрев на его мучения, Суворова сковырнула с ног босоножки.
– Это Нинкины, – предупредила она. – Мне страшно даже подумать, что будет с человеком, который их порвет.
– А что с ним будет? – не понял Блинков-младший.
– Не осознаешь ответственности, – вздохнула Суворова. – Это же босоножки самой Нины Су! Они национальное достояние! Придут из музея и станут просить: «Дайте нам хоть одну, хоть с левой ноги!». А я что скажу?
Блинков-младший, сообразил, что Суворова валяет дурака, и невозмутимо ответил:
– Посылай их в музей имени меня. Босоножки будут там.
Обувной вопрос был решен, но превращение Блинкова-младшего в девчонку на этом не кончилось. В суворовском пакете лежал косметический набор на два десятка красок. Нацепив на уши Блинкову-младшему клипсы, чтобы видеть полную картину, Суворова начала делать ему макияж.
Он прошел все женские мучения: и те, о которых знал, и те, о которых только догадывался, и те, о которых даже не подозревал.
Ему накрасили губы и нарумянили щеки. Ему наклеили ресницы и пластмассовые ногти. Ресницы намазали тушью, а ногти – перламутровым лаком. Потом Суворова над настоящими блинковскими бровями нарисовала ему новые – домиком, изумленные, как у грустного клоуна. Не хватало только нарисованной слезы на щеке, и можно было выходить на манеж. Ирка полезла с пинцетом выщипывать его настоящие брови, но Блинков-младший не дался.
– Красоточка! – заключила Суворова, подтаскивая его к зеркалу.
На Блинкова-младшего смотрела действительно симпатичная девчонка лет пятнадцати или даже шестнадцати. Платье фотомодели очень ее взрослило. Митьке нравилось выглядеть постарше, но для порядка он заметил:
– Ну и чучело!
– Да что ты понимаешь! – бросила Суворова. – Прима! Клава Шиффер! Я бы не стала дружить с такой девчонкой. Куда ни пойдешь – все внимание на нее.
Как последний штрих, Валька вручила Блинкову-младшему свои пластмассовые часики на розовом ремешке.
– Давай меняться… Ну и часищи у тебя, Блин! Как вы такие носите?!
– Нормальные часы, – возразил Блинков-младший. – Глубина погружения – сто метров.
– А ты в них куда-нибудь погружался, кроме ванны? – спросила Суворова.
– Нырял на Москва-реке.
– На сто метров?
Блинков-младший оставил этот ехидный вопрос без внимания. Уложив в Суворовский пакет кое-какие пожитки, он сказал:
– Я готов. Пошли, а то Иван Сергеевич вот-вот приедет.
– Эх, Блинок, жалко мне тебя, – вздохнула Суворова, глядя на Блинкова-младшего взглядом скульптора перед сотворенной им статуей. – Ладно, так и быть. Золотая Рыбка бежала, хвостиком вильнула и говорит: на тебе, старче, мобильник.
И Суворова вытащила из сумочки мобильный телефон. Об этом Блинков-младший не смел даже мечтать.
– Пользуйся! – щедро сказала Суворова. – У нас уже есть мобильник, а этот Нинка выиграла на конкурсе «Мисс длинные ноги». Он еще нецелованный. Этот номер не знает никто, кроме Надьки и Князя.
– Наш пострел везде поспел, – заметила Ирка. – Ты что, с Князем начала водиться?
– Да нет, мы просто доводили Тонюшку.
– Так это он тебе звонил на биологии? – сообразила Ирка.
Блинков-младший расстроился. Вот это и называется: выпасть из жизни. Когда сидят свои люди и говорят по-русски, а ты ни слова не понимаешь!
Но сейчас было не время расспрашивать и обижаться.
Три восьмиклассницы вышли со двора и мимо школы, мимо «Мерседеса» с затемненными стеклами направились к парку.
Когда в конце улицы показалась белая «Нива», похожая на машину Ивана Сергеевича, Ирка спряталась в подъезде. «Нива» проехала совсем близко от Блинкова-младшего и Суворовой. За рулем действительно был полковник. Он кивнул Суворовой и скользнул по Митьке равнодушным взглядом. Не узнал.
Глава XI X
Девчачья жизнь
Дожидаясь, когда стемнеет, Блинков-младший с девчонками допоздна шатались по парку. Суворова собиралась проводить его в вагончик, а Ирка тянула время, потому что боялась идти домой.
Митек осваивался с ролью девчонки. Трудная это роль. Не позавидуешь.
Начнем с платья. Подол цеплялся то за кусты, то за собственные Митькины пальцы, а если не цеплялся, то задирался. Наклонишься – задерется. Поставишь ногу на скамейку – задерется. Встанешь столбом и ничего не будешь делать – дунет ветер, и подол все равно задерется!
На Ирку и Суворову дул тот же самый ветер. Но почему-то им он только прижимал подолы к ногам, а Блинкову-младшему задирал, и с этим было невозможно ничего поделать.