Как же вы жестоки и самодовольны, идеальные люди! – с досадой подумала Харлин. А что будет, если она сломается, совершит что-то ужасное? На нее тоже поставят клеймо неприкасаемости, упекут в Аркхем и предпочтут не вспоминать о ее существовании? Друзья и родственники при случайном ее упоминании будут стыдливо отводить глаза и отрицать всяческие связи с ней.
Она вспомнила печальные истории, рассказанные Артуром накануне, и внутри всколыхнулось невыносимое чувство жалости и негодования на Шона. Харлин отчаянно захотелось его ударить – за его жестокость, его равнодушие к чужой боли.
- Ты не прав, - как могла спокойно сказала она, - нам просто повезло больше…
- А твоя Паучиха? Она же девочка из хорошей семьи, благополучная, обеспеченная, - Харлин удивилась тому, насколько много о ее работе оказывается знал Шон. Он вроде как не мог запомнить прозвища ее подопечной, а тут блеснул познаниями в ее биографии, – и ее уж точно ничего не оправдывает…
- А Артура? – вырвалось у нее, - его ты можешь оправдать? Его били, над ним издевались, даже его мать…
- Ого, как ты пламенно его защищаешь, - подловил ее Шон, - с чего бы это вдруг? Ты, детка, никогда не отличалась особенным состраданием к окружающим. Напомнить тебе, как презрительно ты кривишься, если видишь на улице бездомного или бродячую собаку? Как переключаешь канал, если в передаче новостей рассказывают об упавшем самолете или наводнении…
Харлин отстранилась. Она не узнавала Шона. Или просто не знала и не хотела знать, довольствуясь их довольно поверхностными удобными отношениями.
- И вдруг ты оправдываешь жестокого убийцу, - продолжал Шон, - почему? А я скажу тебе почему. Роль матери Терезы тебе абсолютно не идет, да и выходит из рук вон плохо. Просто у тебя зачесалось в одном месте и крепкий здоровый член уже не способен утолить этот зуд. Тебе хочется унижения и боли. Потому что ты зажралась и бесишься от скуки…
- Заткнись! – заорала Харлин и резко обрушила бутылку на голову Шона, - заткнись, заткнись, заткнись! – повторяла она, нанося все новые удары, пока его голова не превратилась в кровавое месиво из осколков и ошметков плоти.
Осознав, что натворила, девушка закричала и закрыла глаза, как в детстве пытаясь проснуться после кошмара. Боль от распоротых стеклами пальцев постепенно возвращала ее к реальности.
Когда она открыла глаза, она обнаружила себя в ванной, перед разбитым зеркалом. Она нервно принялась перебинтовывать руку.
- Харлс! – постучал в дверь Шон, - ты там в порядке?
Харлин выскочила из ванной и закрыла за собой дверь. Шон недоумевающее посмотрел на нее и, конечно, от его внимания не скрылись свежие бинты и сильная дрожь, бившая девушку.
Он держал в руках телефонную трубку, которую протянул Харлин.
- Тут Джеймс звонит, - сказал он, - ты…
- Я поговорю с ним, - кивнула девушка и взяла у него телефон. Конечно, ее мысли были заняты другим: как объяснить Шону разбитое зеркало и руки и вообще все происходящее с ней наваждение.
========== Трансформация. ==========
Она не пришла. Артур ждал ее в среду (предположительно, потому что он давно перестал различать дни недели), в четверг и в пятницу, но ее не было. Каждый раз, когда безрадостные санитары открывали дверь, чтобы подтолкнуть к нему поднос с омерзительной безвкусной едой или конвоировать его для ржавой душевой, сердце начинало стучать чаще в слабом проблеске ложной надежды.
Противный голосок в голове, отдаленно напоминавший интонациями Лин твердил:
Это все из-за тебя. Ты виноват. Она больше не придет.
Артур сбил в кровь костяшки пальцев, бессильно вымещая свою отчаянную злость на светлом кафеле больничных стен. Из-за томительного ожидания у него начало создаваться ощущение, что камера стала еще меньше, чем была и эти невыносимые стены сужаются с каждым днем. Вероятно, он даже был бы рад подобному исходу, в красках представляя себе, как с хрустом ломается металлическая кровать, а за ней и его собственные кости и черепная коробка, как кафель багровеет от крови и размазанных по нему мозгов.
Если это единственная возможность заставить замолчать проклятый голос – пожалуйста. Что угодно, лишь бы не слышать эти невыносимые слова.
Господи, какая нелепость! Как он вообще мог довериться ядовито-сладким речам Лин и совершить жалкие попытки реализовать ее изначально обреченный на провал план? Она надсмехалась над ним. Вероятно, провернув эту чудовищно жестокую шутку, женщина предпочла больше не попадаться ему на глаза, опасаясь расплаты. Сейчас она сидит в своей палате или (что она там делает, с ее то привилегиями здесь?) пьет чай с санитарами и громко смеется над ним своим гиеньим смехом, противным и высоким. Она великолепно позабавилась, разнообразив, свою однообразную жизнь в Аркхеме и заодно совершив, бесспорно, самое ироничное действие на свете – пошутив над шутником.
Какой из тебя Джокер? Что ты вообще возомнил о себе, маленький жалкий человечишка? Ты думал, что достаточно выбить мозги паре уродцев, станцевать перед публикой танец торжества и перед тобой распахнуться двери нового прекрасного мира. Мира, в котором ты больше не будешь жертвой, а выйдешь на тропу охоты и войны? Что такие удивительные превращения и перемены происходят так легко? Очередная нелепая иллюзия.
- Заткнись, заткнись, заткнись, - одержимо бормотал он, на этот раз, ударяясь уже головой о холодную поверхность стены, - заткнись, заткнись, заткнись!
Все вокруг уже поняли, что Джокер – пустышка-однодневка, красивый всплеск конфетти, уже через день ставший пестрой мусорной чепухой под ногами. Сколько времени понадобится, чтобы тебя забыли? Месяц? Два? Или никто уже не помнит о недавней сенсации? Клоунские маски наполняют мусорные баки. А ты будешь расплачиваться за все это, и гнить здесь до конца своих дней, пока крысы не сожрут твое лицо и не обглодают кости.
Ты бесполезный бедняга Артур Флек и тебе никуда не деться от себя, своей дурацкой истории, полной отвращения и жалости. Пожалуй, осознание этого факта – худший из ударов, который жестокий мир мог нанести тебе.
Впрочем, у тебя есть небольшой шанс исправить положение.
Дверь со скрипом открылась, и в камеру зашел санитар, как ни странно, в этот раз он был только один. Похоже, даже персонал больницы перестал верить в опасность сломленного духом пациента. Незваный гость бесцеремонно швырнул на кровать поднос с невнятной бесцветной жижей.
- Если хочешь разбить себе голову, поторопись, - прокомментировал он, - не переводи деньги налогоплательщиков.
Артур хотел что-то ответить, но внезапный приступ смеха заставил его согнуться вдвое и ухватиться за стену, теряя равновесие. Стоило отдать должное огромным дозам препаратов, которыми его пичкали – приступы стали происходить очень редко и значительно сбавили свою силу. Но сейчас что-то пошло не так: смех рвал его на части, вырываясь откуда-то из глубины, словно раскаленная лава, уничтожая все на своем пути. Этот отчаянный, пугающий смех наполнял комнату, отражаясь от ее гулких стен.
Санитар устало закатил глаза и двинулся к нему, на ходу поднимая повыше электрошокер.
Убей его, - скомандовал голос в голове.
Артур и сам не успел понять, как направленный на него электрошокер вдруг оказался отброшенным в сторону. Он все еще смеялся, когда схватил с кровати поднос, сметя на пол лежавшие на нем еду и пластиковые приборы. Он все еще смеялся, когда осатанело наносил удары одним за другим по скорчившемуся на полу телу. Светлая форма персонала покрылась рябью алых пятен.
- Переводить деньги налогоплательщиков – это зарплату платить таким олухам, как ты, - прошипел Артур охрипшим после смеха голосом. Он отбросил поднос в сторону и снял с пояса санитара связку с ключами.