– Да, Господи, разумеется, ожидала!
– Что это? – спросил Роберт, стаскивая ящик с тележки.
– Виолончель.
– А я не знал, что вы играете.
– Я изредка берусь за смычок и играю на виолончели. А иногда на скрипке.
– И на скрипке играете?
– Да. Но все-таки я предпочитаю этот инструмент.
Она достала нож и стала разрезать веревки, опутывавшие ящик. Роберт открыл футляр, а затем помог Рейчел достать виолончель. Это был старинный инструмент. Дерево отливало темно-красным цветом и было прекрасно отполировано.
– Разве она не прекрасна? – спросила Рейчел, лаская виолончель взглядом. – Старинная работа. Стоит каждого потраченного цента.
Роберт убрал с пола упаковочную бумагу и засунул ее в ящик.
– Я купила виолончель на аукционе.
– В самом деле?
– Да, в Нью-Йорке.
– Так вот, значит, на каком инструменте вы учитесь играть! – с неподдельным удивлением заметил Роберт.
Рейчел холодно на него посмотрела, и Роберт пожалел о своем замечании. В конце концов, она тратила собственные деньги, и ему не следовало вмешиваться не в свое дело. Тем временем взгляд Рейчел подобрел, хотя она и продолжала хранить молчание.
– Я случайно услышала о том, что произошло, – наконец сказала она.
Роберт попался в расставленную ловушку и переспросил:
– Что произошло?
– Я о вашей подруге. Мне очень жаль. Это, должно быть, был для вас настоящий удар.
– Она была моей бывшей подругой.
– Тем не менее… Вы, вероятно, переживаете сейчас не лучшие дни.
Было видно, что Рейчел по-настоящему расстроена.
– Я не люблю похороны, – произнес он. – Но смерть отнюдь не так сильно меня подкосила, как думали все окружающие.
– В самом деле?
– Честно говоря, в моем сердце для нее уже не оставалось места.
Рейчел некоторое время обдумывала его слова, а потом сказала:
– Наверное, вы все-таки что-то чувствовали, когда ее хоронили? Если вы когда-то ее любили…
– Пожалуй, я и в самом деле что-то чувствовал. Но…
Ему явно не хотелось продолжать разговор, но Рейчел настаивала:
– Но что?
– Самым сильным чувством на ее похоронах было любопытство. Мне до чертиков хотелось узнать, что с ней приключилось.
– Это можно понять.
– Впрочем, очень может быть, что похороны и я – вещи несовместимые. Я. к примеру, не слишком печалился даже на похоронах собственного отца.
Рейчел отнесла виолончель к окну, где можно было полюбоваться приобретением при ярком солнечном свете. Роберт покатил свою тележку к выходу. Когда он вернулся, она все еще стояла у окна, любуясь полированной поверхностью дерева и нежно перебирая пальцами струны.
– Спасибо, что дотащили эту штуку до дверей, – сказала она. – Хотите выпить?
– Ну, я…
– Никаких возражений, – заявила Рейчел. Она установила виолончель на полу и отошла от окна.
– Хорошо.
– Когда он умер?
– Кто?
– Ваш отец, разумеется.
– Пару лет назад. У него был сердечный приступ.
– А ваша мама? Она-то, надеюсь, жива?
– Да, жива. И даже временами взбрыкивает, насколько я знаю. Она развелась с отцом, когда я был еще ребенком. Сейчас у нее уже третий муж. А может быть, четвертый. Не знаю. Одно только скажу: мне жаль этого придурка.
– Вы что, с ней не ладите?
– Я знаю ее недостаточна хорошо, чтобы ответить на этот вопрос. В любом случае мне бы не хотелось быть четвертым мужем. Ее нынешний – какой-то психиатр, работает в Лос-Анджелесе. Тот еще фрукт. Если кто и нуждается в сеансе психоанализа, так это он – и никто другой. А вы?
Рейчел, судя по всему, обиделась.
– А что я?
– Ну, у вас есть братья или сестры?
– Heт, я единственный ребенок в семье, – сказала она, а потом, отвернувшись от Роберта, еще раз сказала, вернее, пропела: – Одинокое дитя.
Она пропела эти слова очень тихо, но не настолько тихо, чтобы их не услышал Роберт.
– А ваши родители?
– Увы, моя мать умерла при родах.
– Мне очень жаль.
– Не стоит извиняться.
Она направилась в кухню, и Роберту ничего не оставалось, как последовать за ней. На кухне надрывался включенный на максимальную громкость телевизор.
– Когда я спросил о братьях и сестрах, я вовсе не желал…
– Как я уже говорила, вам нет нужды извиняться. А у вас есть брат или сестра?
– Нет.
– Значит, мы оба одиноки. Одинокие, брошенные дети, так?
Внимание Роберта привлекла программа новостей, которую в это время передавали по телевидению. Рассказывали о какой-то пресс-конференции. На экране появилось несколько сидевших за столом полицейских в штатском. Стол был сплошь заставлен микрофонами. В центре сидел человек, которому было адресовано большинство вопросов собравшихся журналистов. На секунду на экране высветилось его имя – это был главный инспектор Хэролд Дейли.
– Скажите, нападение было вызвано сексуальными мотивами? – прозвучал чей-то вопрос, едва различимый из-за щелкавших фотоаппаратов.
– Нет никаких свидетельств, которые позволили бы нам говорить об этом со всей уверенностью, – заявил Дейли. – Конечно, исключить полностью такую возможность нельзя, но сразу замечу, что следов изнасилования не обнаружено.
– Можете ли вы прокомментировать, появившиеся в последнее время в прессе заявления, что последнее убийство связано с убийствами Дженнифер Колсен и Андрэ Перлмана?
Дейли, прежде чем ответить, некоторое время перебирал лежавшие на столе бумаги и откашливался.
– Боюсь, что это не более чем домыслы.
– Но вы не можете отрицать это со всей уверенностью?
– Подобные слухи не имеют под собой никакой реальной основы, и в сложившихся обстоятельствах мне ничего не остается, как только назвать их безответственными и вредными. Это все, что я могу сообщить вам по данному вопросу.
– Врет он все, – пробурчал Роберт, вспомнив разговор с Кевином Маллоем.
– Откуда вы знаете? – спросила Рейчел.
– Знаю – и все.
Дейли тем временем обратился ко всем собравшимся:
– Хотя это страшное преступление было совершено в частном доме, очевидно, что многие видели убийцу, хотя не отдают себе в этом отчета. Я собираюсь опросить всех людей в округе, чтобы они попытались вспомнить все, что видели во время преступления в прилегающей к дому местности. Возможно, они припомнят человека, который вел себя странно или чем-то выделялся. Любая информация по этому делу будет с благодарностью принята следственными органами.
Рейчел покачала головой.
– Вряд ли они его поймают. Как вы думаете?
Голубоватый свет, исходивший от телевизора, отражался на полированной поверхности мраморной столешницы. Рейчел поразило удивительное спокойствие Роберта. Этого она, признаться, от него не ожидала. Казалось, он ни чуточки не был опечален. Хотя, по логике, и пресс-конференция, и загадочные события, сопутствовавшие убийству, могли бы возбудить в нем если не печаль, то хотя бы самое обыкновенное любопытство. Расплывчатое заявление главного инспектора должно было пробудить в нем чувство протеста наконец! Но ничего подобного не наблюдалось. Даже его интерес к телевизионному шоу носил весьма поверхностный характер. Рейчел открыла холодильник и извлекла оттуда бутылку «Сансьерри».
– Это вино вас устроит?
– Вполне.
Рейчел наполнила два бокала, протянула один из них Роберту и сходила в гостиную. Там она взяла с каминной полки серебряную шкатулку, наполненную сигаретами, открыла крышку и предложила Роберту закурить. Тот отрицательно покачал головой.
– Ну разумеется, – сказала она, сразу же заметив свою ошибку. – Ведь вы бросили курить, если мне не изменяет память. Я, знаете ли, тоже чуть не бросила, но потом решила ограничивать себя. Теперь я курю только в особых случаях. Я всегда стремилась превратить курение в акт удовольствия, а не отчаяния. Так гораздо приятнее.
– У меня и в помине нет вашего самообладания. Стоит мне выкурить хотя бы одну сигарету, и я снова вернусь к прежней норме в виде двух пачек в день.
– Не доводите все до абсурда, Роберт. Дело в элементарной самодисциплине. Все это не слишком трудно.