— Пожалуйста… — взмолилась она и умоляюще уставилась на юношу, но он немедленно наверстал упущенное преимущество, снова поймав ее за подбородок и за руку, и продолжал долго, нежно, глубоко целовать ее в губы. И когда в этот раз она снова ему ответила и он снова опустил руку ей на блузку, он больше не освобождал ее запястья, и единственная вещь, которую она могла сделать, — это снова оторвать от него губы.
— Ральф, пожалуйста. Пожалуйста. Ты поранишь мне руку! — Ее голос звучал на грани паники и слез, и — она отвернулась, — а юноша целовал ее шею и уши, печально шепча ей:
— Барби, я так тебя люблю… — И говоря это, он расстегнул центральные шесть пуговиц на ее блузке и, лаская ее грудь, протиснул руку под блузку.
— Нет. Нет, нет, — взмолилась она и снова забилась, словно в конвульсиях, пытаясь освободить свою левую руку, зажатую между их телами, и теперь, когда ее рот был свободен, испуганно всхлипывала. Но Ральф быстро схватил и, настойчиво прижимая той рукой, которой он обнимал Барби, приблизил к себе ее голову и медленно повернул к себе ее лицо с прижатой к нему ее собственной рукой, которую, как мы знаем, он, как в клещах, держал за запястье около щеки. Барби напрягала все силы, чтобы предотвратить это, и на миг, вероятно, действительно забыла о своей тревоге, оставалась только реальная, физическая сила сопротивляться, как это могло показаться — показаться, потому что юноша делал это так медленно… как будто из стратегических соображений долго, медленно истощал ее силы и энергию, которые могли бы пригодиться ей на более поздних, решающих стадиях сопротивления их любви. В течение этого утомительного маневра в попытке сузить пространство между их головами лицо Барби искажалось гротескными гримасами напряжения и многообещающего усилия, но, притянутая на последние несколько иначе, она снова ослабла и закрыла глаза, понадеявшись, что у нее есть еще шанс. И она снова окончательно израсходовала все силы, и, благородно проиграв, она опять была осыпана поцелуями.
Между тем другая рука Ральфа была не занята, только осторожно лежала на ее груди, под блузкой, поверх отделанного кружевом лифа, который он ласкал нежно, почти что умиротворенно, как будто пробуя не испугать маленького милого воробышка, загнанного туда, ожидая… И его губы снова покрыли ее, до того, как он попытался добраться до самого изысканного гнездышка, — и он сделал это наконец, с непреклонной нежностью. Но его новая попытка была встречена потоком настоящих слез, видимо, потому что у него получилось. Девушка — влажно и грустно — всхлипывала сквозь поцелуи, ее тело обмякло и стало снова безжизненным, кроме губ, которые тихонько дрожали, когда она плакала, а Ральф целовал ее — ее щеки и глаза — с настоящей, огромной любовью.
— Ральф… пожалуйста, не делай этого. О, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста…
— Не плачь, Барби, — прошептал он. — пожалуйста, не плачь. Я так люблю тебя. — И он продолжал целовать все ее лицо, ее горло и уши, ласково поглаживая ее обнаженный сосок, а она, как казалось, была уже на грани истерики.
— О, пожалуйста, остановись, Ральф, пожалуйста, остановись. О, остановись, пожалуйста, остановись, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста…
— Поцелуй меня, Барби, пожалуйста, поцелуй меня. Я так тебя люблю…
Она слепо помотала головой, всхлипывая.
— Нет! Нет, нет!
— Пожалуйста, дорогая, я так тебя люблю…
— Нет, я не могу, не могу. Пожалуйста, перестань…
Но когда он снова решительно поцеловал ее в губы и выпустил обе ее руки, она обвила их вокруг его шеи, как будто ей ничего так сильно не хотелось, как съесть его живьем. Она яростно прижалась к нему, и Ральф, очень осторожно, отступил, даже слегка оттолкнул ее, так, что их тела теперь лежали на сиденье под углом в 45 градусов, абсолютно без опоры, откинувшиеся… И когда они наконец медленно легли, Ральф одновременно развернул Барби, держа ее за плечи, по часовой стрелке, так что она лежала, по окончании этого маневра, на внутренней стороне сиденья, со спиной, прижатой к стенке.
После этой смены положения Барби, от града поцелуев, казалось, была в лихорадочном забвении — левая рука Ральфа покинула грудь, перебираясь в зону бедер, и это движение, как спусковой курок, инициировало фазу невиданного ранее возмущения и неистовой обороны. Но девушка была зажата даже более безопасно, чем раньше, под дополнительным препятствием собственного веса Ральфа, лежащего на ней. И за исключением того, что теперь они были прижаты друг к другу более или менее горизонтально, их позы оставались точно такими же: левая рука Барби безнадежно зажата между их телами, а правая удерживалась за запястье его собственной правой, которая крепко обнимала ее за плечи.
Извиваясь в конвульсиях, она умоляюще всхлипывала сквозь поцелуи, и казалось, была уже на грани какого-то внутреннего взрыва, и Ральф освободил, почти как в подарок, ее правую руку, которая немедленно поймала его собственную левую и отчаянно попыталась остановить выполнение этого сумасшедшего замысла… Затем правая рука Ральфа тут же легла в расколотую стрелку декольте платья Барби, и девушка оторвала свои губы от его, крича:
— Ральф, о, пожалуйста, Ральф, пожалуйста, о Ральф…
А он печально отвечал:
— О Барби, я так тебя люблю, Барби, я так сильно люблю тебя…
Но Барби была слишком близка к истерике, ей было не до романтических разговоров. Она внезапно заговорила не в меру спокойным голосом, пытаясь рассудительно и мягко остановить его.
— Ральф, остановись на несколько минут, пожалуйста, только на минуту, пожалуйста, милый, пожалуйста… — В этот момент он поцеловал ее в ухо и вдоль шеи, и она, почти что в припадке, схватила его руку на своей груди и попыталась укусить ее, в ту же самую минуту снова заливаясь слезами.
Ральф отнял руку от ее груди и взял за подбородок, снова покрывая поцелуями ее лицо, затем он убрал руку и с ее бедер, гладя теперь ее по волосам и лицу, успокаивая, говоря:
— Не бойся, милая. Я так люблю тебя, не бойся. — И он обнял ее обеими руками, нежно, крепко, словно чудесным образом пытаясь успокоить, в то же время пробираясь своей левой рукой через колени, под платье, высоко, туда, где заканчивались ее чулки… Девушка снова очнулась, словно от удара, и до безумия сильно сдвинула ноги, поймав его руку, как в капкан.
— НЕТ! — сказала она. Это был почти что вопль. — Нет, нет, нет, нет, нет, нет, нет, — но он полностью покрыл ее губы своими, и рука его медленно продвинулась вперед, и Барби могла теперь только извиваться и содрогаться, а когда его рука достигла той заветной точки, Барби так залилась слезами, как будто только теперь, никогда до этого, ее постигло тяжелое, неисправимое горе. Но рука Ральфа уже была там, так пронизывающе, основательно, безотказно там.
— О нет, Ральф, любимый, пожалуйста, нет, Ральф, пожалуйста, я так люблю тебя, пожалуйста, не надо, Ральф, о, пожалуйста, перестань, пожалуйста, о, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, ПОЖАЛУЙСТА, ПЕРЕСТАНЬ, Ральф, пожалуйста, пожалуйста, господи, Ральф, пожалуйста, перестань, господи, пусть он перестанет, я этого не вынесу, РАЛЬФ, о, пожалуйста, о, я сейчас закричу! Ральф, я закричу, пожалуйста, я буду кричать, Ральф, я закричу! Я закричу!
И Ральф со стоном остановился:
— Пожалуйста, Барби, пожалуйста, милая, поцелуй меня, я так люблю тебя… — И она поцеловала его, как сумасшедшая, наполовину в благодарности за то, что он остановился, и наполовину от возрастающего голода, когда он — левая рука лежала спокойно на ее бедрах — ласково расстегнул крючки от чулок.
— Пожалуйста, не бойся, Барби, милая, — сказал он, вернув свою руку вовнутрь и протискиваясь одним коленом между ее ног. — Ты знаешь, я так люблю тебя, Барби, пожалуйста, я люблю тебя…
— Нет, Ральф, больше не надо, пожалуйста, не сейчас, Ральф, пожалуйста, послушай, Ральф, не здесь, пожалуйста, давай подождем, на самом деле, Ральф, милый, пожалуйста, нет, на самом деле, о Ральф, я люблю тебя, пожалуйста, не надо, на самом деле не надо, Ральф, я не могу, милый, я люблю тебя, пожалуйста, о Ральф, пожалуйста, я не могу, Ральф, ты не знаешь, пожалуйста, я лучше умру, господи, о, пожалуйста, господи, Ральф, ты делаешь мне больно, пожалуйста, о нет, пожалуйста, о нет, пожалуйста, нет…