ДНЕВНИК ЛЁТЧИКА
Вот рассказ Симбирцева. - Значит, вы слышали о лётчике Нелидове? Этой весной он разбился в Чердынских лесах во время агитполёта по северу. Его нашли в тайге на четвёртый день после падения. Он заблудился в тумане и отклонился далеко на север. Похоронили его в Чердыни. Он помолчал. - Нелидов - мой друг. Это была светлая и смелая голова. Он любил литературу не меньше своего лётного дела. В кабинке его самолёта нашли книгу О. Генри с пометками в записями на полях. Некоторые из них я вам прочту. Но дело не в записях. Нелидов оставил дневник. Он че решался брать его в полёты. "Разобьёшься - сгорит", - говорил он и оставлял его у сестры - киноартистки. Суть дела, ради которого я приехал, именно в этом дневнике. Дневник я видел ещё при жизни Нелидова, мельком просматривал и кое-что даже выписал. С большой этот научный и литературный труд можно назвать дневником. Это нечто совершенно новое в литературе, да и вообще в истории культурного человечества. Капитан кашлянул. - Как бы вам объяснить. Возьмём хотя бы план.. Начинается дневник с исследования, о сопротивлении воздуха при полёте. Много выкладок, цифр, но всё это неожиданно и очень кстати пересыпано мыслями из дневника Леонардо да Винчи, своими личными записями, теми чувствами, какие возникали у Нелидова при работе над этим специальным лётным вопросом. Он, конечно, исходил из положения Леонардо, простого и гениального, как закон тяготения. "Птица, - говорит да Винчи, - при полёте опирается на воздух, делая его более густым там, где она летит." Нелидов дал ряд изумительных наблюдений над полётом птиц, - особенно много он пишет о журавлином полёте. Здесь же Нелидов вставил короткий очерк о птицах в литературе - от иудейских голубей Майкова до голубей поэта Багрицкого, до чудесных его стихов о птицелове Диделе. Поначалу это кажется хаотичным, но через пять - десять страниц уже улавливаешь в обманчивом беспорядке записей облик человека, никогда не оглядывающегося назад. От этой темы Нелидов переходит к проекту авиамоторов. Он был лётчиком группы "четыре тысячи пятьсот метров". Лётчиков по выдержке и здоровому сердцу делят на несколько групп. Первая группа - тысяча пятьсот метров. В неё входят лётчики, которым выше тысячи пятьсот метров летать не разрешают. Группы, постепенно повышаясь, доходят до четырёх тысяч пятьсот метров, до группы " высотных лётчиков", куда был причислен Нелидов. Наилучшими он считал полёты "под потолок" - пока держит мотор. Естественно, что его занимал вопрос о высотных моторах. В этой области ему удалось сделать большое открытие. "Разве у нас моторы? - говаривал он. - Это несгораемые кассы." Обычно мотор в тысячу сил весит две тысячи кило. - Нелидов сконструировал тысячесильный мотор весом в пятьсот кило. Это значит, что самолёт с его мотором может взять вчетверо больше горючего и вчетверо удлинить полёт. На высоте мотор страдает, как и человек, горной болезнью: он задыхается, и пульс его быстро падает. Мотору нужен заряд кислорода. И вот Нелидов придумал особый тип конденсатора, сгущающего разряжённый воздух тех страшных высот, куда он подымался, и нагнетающего его в циллиндры для взрыва. Нагнетание производит турбинка, действующая от напора воздуха. Все эти проекты есть в дневнике. Вы понимаете какая это ценность для нашего воздушного флота. Высоты меняют людей. После высотных полётов Нелидов терял раздражавшую неврастеников жизнерадостность. Он сильно бледнел и смотрел на всё окружающее так, будто видел его сквозь стекло, - прозрачно смотрел. Я бы назвал это состояние оцепенением высот. Я спросил его, что он чувствует вверху. Он дал мне дневник и отчеркнул ногтем страницу: "Прочти вот это." Он писал: "На высоте - сознанье, память, мысли - всё обостряется. На высоте я один. Я ощущаю в себе центростремительную силу. Высотные полёты делают людей индивидуалистами. Только на высоте четырёх километров можно понять, что такое вот эта моя голова, дать ей настоящую цену. Любовь и ненависть, пережитые внизу, обжигают сердце. На высоте я всегда кричу, стараюсь перекричать мотор. Я кричу одну только строчку чьих-то стихов - "Земля, как мать, нежна к забытым божествам", - и от возбужденья у меня холодеют руки. Почему всё это происходит - не знаю". Был с ним один случай. Результаты его получились неожиданные. Во время полёта он встретил дождь. Дождь шёл полосой. Нелидов повернул аппарат и стал гонять как безумный вдоль водяной стены. Мотор грозно и недовольно ревел - ему не нравилась эта забава. Дождь стоял до самой земли совершенно бесшумный ( на высоте дождь не шумит ). Внизу лежали озёра. Нелидов летел на гидро. Он сел на одно из озёр. Синий и золотой горизонт закачался в глазах. На берегу стояла деревня, в ней жили кустари - бывшие богомазы. Нелидов прожил там два дня, чинил мотор. Кустари подарили ему на прощанье ящичек. На нём была изображена лаковыми красками лубочная пёстрая страна. Нелидов вернулся в Москву, взял отпуск и уехал в эту деревню. Он исходил пешком весь кустарный район и написал монографию о кустарных промыслах лаковых изделиях, кружевах, выделке замши и набойке. Он привёз коллекцию набоек и подарил кустарному музею. Мотив петушка на тканях приводил его в восторг. Работа о кустарных промыслах вписана в дневник. Он пишет с большим знанием дела. Он проследил до мельчайших подробностей способы работы, выведал секреты прочных и ярких красок и изучил происхождение кустарного орнамента. После этого Нелидов совершил два агитполёта по северу. Между полётами был перерыв , и за время перерыва он ухитрился написать две прекрасные работы: о поэте Мее и о "сколачивании фразы". Последняя работа особенно интересна. Она состоит только из примеров, объяснения к ним скупы и отрывочны. Нелидов берёт ряд рыхлых, неуклюжих фраз из книг некоторых писателей и "чистит" их, выбрасывает лишние слова, пригоняет и свинчивает с такой же тщательностью, как собирает мотор. Он обдумывает каждое слово, и в результате фраза у него крепка, свежа, понятна. Освобождённая от столетней накипи, она получает первозданную ясность. Русский язык насыщается мерностью латинской речи, птичьем плачем китайской, полутонами французской. Нелидов раскрывает всё великолепие языка. Язык становиться его новой страстью. О Мее Нелидов написал очерк, вернее биографию этого почти выброшенного из памяти поэта. Мей кажется, в передаче Нелидова, гофманским персонажем. Нелидов прекрасно понимал недостатки Мея, но говорил, что ему можно всё простить за эти вот строки:
Феб утомлённый закинул свой щит златокованный за море. И разливалась на мраморе Вешним румянцем заря.
Меем Нелидов заинтересовался во время первого агитполёта по северу. Было это в Усолье, где Нелидов застрял из-за дождей. Самолёт поставили на выгоне, накрыли брезентом, привязали к кольям и приставили для охраны бородатого милиционера. При виде Нелидова милиционер хрип и мигал красными глазками. Городок поливали дожди. Каждую ночь Нелидов вставал, натягивал задубевший дождевик и шёл проверять охрану. Охрана уныло бодрствовала. Нелидову отвели комнату в почтово-телеграфной конторе - одном из лучших зданий города. В комнате пахло сургучом, штемпельной краской и водкой. Начальник конторы, - одинокий горбун и пьяница, сосед Нелидова по комнате, - при первой же встрече, когда Нелидов выскочил из кабинки и, оглушенный, жал руки представителям власти, потянул его за рукав и крикнул: - Вы на земле одно ухо всегда завязывайте! Оно тогда в воздухе лучше слышать будет. Нелидов взглянул с изумлением. - Я это дело понимаю! - снова крикнул горбун. - В воздухе надо иметь слух острый, чтобы в моторе каждую пылинку слыхать. - А ведь верно, - подумал Нелидов и улыбнулся горбуну. - "Пожалуй, попробую." В честь Нелидова был устроен банкет в бывшей пивной. Вдоль стены протянули кумачёвый плакат:"Привет первому воздушному гостю". Керосиновые лампы пылали на столах с водкой и закусками. Нелидов чувствовал себя неловко, - очень он был тонок и молод среди грубоватых и небритых людей. Когда он вошёл свежий, в ловком френче, с орденом Красного Знамени, когда его мягкий пробор склонился перед председателем уисполкома, тискавшим его руку, кто-то из усольских дам ахнул. Кругом зашипели. "Гражданка Мизинина", - сказал предостерегающе председатель и покраснел. За столом Нелидов говорил мало. Ему всё вспоминалась Ходынка, мокрая трава, серый "бенц", привезший его на аэродром, огни предутренней Москвы. Он потупясь, слушал речь председателя. - Спасибо, не забыли, - говорил тот, однообразно помахивая рукой. Дорогой наш воздушный гость пусть не взыщет, - сторона наша зырянская, лесная - одни волки да сосны. Настоящих советских людей мы почитай что не видели. Советская власть делает всё для трудящихся. Советская власть в лепёшку расшибается, - и вот результаты, товарищи! С нами, в волчьей нашей глуши, сидит советский лётчик, кавалер пролетарских орденов. Не то важно, что прислали к нам самолёт, а то, что показали нам нового человека - каков он должен быть. Пример берите, товарищи, чтобы каждый был с таким багажом в голове; рабочий, а культура на нём такая, что с кожей её не сдерёшь. Нелидов покраснел и встал. Напряжённый взгляд чьих-то глаз остановился на нём, и стакан в сухой руке лётчика дрогнул. Глядя только на эти глаза, на побледневшее девичье лицо, он начал говорить ответную речь. Он говорил тихо. Говорил об авиации, о том, что он счастлив покрывать сотни вёрст над сплошными лесами, чтобы доставить затерянным в глуши людям возможность радоваться вместе с ним человеческому гению, упорству, смелости. Он сел. Тогда встала девушка с взволнованным лицом. В свете ламп её волосы были совсем золотые. Она потупилась и очень тихо, но упрямо сказала: - Возьмите меня в Москву, - я не боюсь. Я учиться хочу. Не могу я здесь оставаться. - Наташа, сядь - строго сказал председатель и, извиняясь шепнул Нелидову: - Дочка моя. Всё плачет - в Москву, в университет. Как вы прилетели совсем спятила. - Что же. На обратном пути залечу, возьму. Наташа взглянула на Нелидова так, что он даже подумал: "Не язычники ли они, эти усольцы. Смотрят как на божка, даже страшно." Банкет стал шумнее. Говорили о медведях, волках, ольхе, сплаве и охоте. В разгар банкета горбун-почтарь потребовал тишины и пьяно запел: Графы и графини! Счастье вам во всём. Мне же лишь в графине, И притом - в большом. На него зашипели: " С ума спятил - петь про графов и графинь!" Почтарь сконфуженно умолк, спрятался. Когда возвращались с банкета, горбун, придерживая Нелидова за локоть, сказал: - Поэта Мея читали? У меня есть книжка, я вам принесу. Был он нищий, несчатный человек, пьяница. Зимой замерзал, топил печи шкафом красного дерева, честное слово. Выйти было не в чем. Я между тем великие богатства словесные носил в голове, великолепие языка неслыханное. Однажды на закате, так сказать, жизни подобрал его граф Кушелев, привёз к себе на раут. Женщины-красавицы пристали к Мею, чтобы прочёл экспромт. Он налил стакан водки, хватил, сказал вот то самоое, что я пел, - "Графы и графини, счастья вам во всём", заплакал и ушёл. Так и кончил белой горячкой, хотя и был немец. Нелидов в Усолье плохо спал, - мешала полярная тьма, храп за стеной и тараканы. Самолёт прочно завяз в глине. Приходилось ждать. Страдая от бессоницы, Нелидов начал читать Мея, в результате - работа об этом эклектике, действительно пышном и несчастном. На обратном пути Нелидов залетел в Усолье, взял Наташу и доставил её в Москву. Она и сейчас в Москве, - хорошая девушка, вузовка. Вскоре после этого Нелидов погиб. - А дневник где? - строго спросил капитан. - Дневник оставался у его сестры. Она уехала на юг, - Симбирцев насмешливо улыбнулся, - искать пропавшего мужа. Уже полгода о ней ничего не известно. Её муж долго вертелся в Москве ( он кинооператор, по происхождению американец), потом за неделю-две перед гибелью Нелидова он бросил жену и скрылся. Она уехала на юг вслед за ним, - дневник увезла с собой. Так рассказывает Наташа. Нелидова - женщина взбалмошная, от неё можно ждать самых нелепых поступков. Возможно, она найдёт мужа и уедет с ним за границу, но дневник во что бы то ни стало надо отобрать. Симбирцев будто жирной чертой подчеркнул это слово. - Он слишком ценен для того, чтобы мы могли выпустить его из рук. - Кто это мы? - спросил Берг. - Воздушный флот и русская литература. Капитан засвистел: сильно сказано! - Нелидову надо найти и дневник отобрать. Для этого нужны смелые, ни с чем не связанные люди, немного авантюристы. - Я протестую, - капитан скрипнул стулом. - Не важно. Обидеться вы успеете всегда. Я говорю о деле, а не о ваших чувствах. Проект мотора в пятьсот кило не валяется на улице, и ценность его для государства громадна. Государство, в лице одной из организаций даёт на поиски немного денег. Я в этом участвовать не могу, я болен. Это для вас. - Симбирцев кивнул на капитана. - Второе - для Берга и товарища ( Батурина - подсказал Берг) ... Батурина, - повторил Симбирцев. - Дневник этот- событие в литературе наших дней. - Ясно! Капитан поднялся исполинской тенью на стене и хлопнул по столу тяжёлой лапой. Упали рюмки. Миссури проснулась и презрительно посмотрела на красное от волнения капитанское лицо. - Ясно! Довольно лирики, и давайте говорить о деле. Мы согласны. Батурин встал, налил водки. К окнам прильнул синий туманный рассвет. Батурин выпил рюмку, вздрогнул и спросил: - Поехали, капитан? - Поехали! Будьте спокойны - этот американский шаркун вспомнит у меня папу и маму.