Кто-то позади меня шагнул вперёд и схватил меня за руку в попытке вырвать у меня перо.
Я развернулась, ожидая столкнуться с Эуфорбией Фрост — потому что кого ещё он мог иметь в виду под своим слугой — а вместо этого встретилась лицом к лицу с Сарой Леман. Она улыбнулась мне... и чёрный дым повалил из её рта.
— Сара! — воскликнула я. — Почему?..
— Почему я должна быть предана этим людям, которые относятся ко мне как к рабыне? — спросила она. — Почему ты должна? Эти женщины выгнали твою мать, потому что она очернила себя контактом с Дарклингами.
— Я дала ей выбор, — сказала Дейм Бекуит, её голос был твёрд, но глаза были прикованы к лукам Диан. — Остаться и отказаться от Дарклингов или уйти. Она решила уйти.
— Она дала Луизе такой же выбор в тот день, когда та сбежала в лес, — произнесла Сара. — Она тоже влюбилась в Дарклинга. Было легко увести её в лес, пообещав отвести к Дарклингам — и с легкостью привести её в Волшебную страну вместо этого.
— Ты отвела её в Волшебную страну? — прорычала Дейм Бекуит.
— Да, я!
Сара переключилась на Дейм Бекуит, дым теперь валил из её рта, глаз и кончиков пальцев. Дым наполнил и окружил её, тени укрывали её как плащ. Она была единственной, кто вызвал "сумерки" в Блитвуд, и теперь она была их маяком. Ван Друд не был здесь во плоти, он действовал через свою слугу, Сару Леман, и с помощью "сумерек" что она созвала.
— Она сказала, что она моя подруга, но была счастлива оставить меня ради своего любовника Дарклинга. Она оставила меня один на один с вами, — она взметнула пальцем по широкой дуге, указав на толпу учителей и студентов, дым хлестал из её рта, огонь искрился из её пальцев. Её взгляд остановился на Дейм Бекуит и её голос внезапно изменился.
— Я была вашей рабой! — закричала она голосом, который заставил Дейм Бекуит вскрикнуть подобно раненой птице. Больше это не был голос Сары. Это был Юдикус ван Друд.
Он был внутри неё, и как минуту назад был внутри меня. Я впустила этот голос в себя, потому что впустила немного тьмы в свою душу, пока наблюдала за канделбеллумом и сомневалась в своей матери — или, может быть, эта темнота впервые вошла в меня в день её смерти, когда я впервые подумала, что если бы она действительно любила меня, то не убила бы себя. С того дня эта тьма росла, питаясь всеми плохими и несносными мыслями — моей ревностью к девушкам, которые жили лучше, чем я, моими страхами быть отвергнутой, терявшей рассудок. Я впустила тени в себя, точно также как и Сара. Если не изгнать их сейчас они убьют и поглотят меня, так же, как они истребили Сару и теперь угрожают уничтожить каждого в Блитвуде.
Над головой Сары вздымалась стена дыма, направлявшаяся к линии фронта, к мисс Фрост и мистеру Беллоузу, мисс Шарп, мисс Кори и моим друзьям — Хелен и Дейзи, Беатрис и Долорес, Кам... ко всему Блитвуду. Глядя на них сейчас, видя, как свет факелов мерцал на их лицах, как тени неясно вырисовывались вокруг них, я разглядела пёструю борьбу света и темноты, как в пятнистых вещах из стихотворения мисс Шарп — свет и тень, ослепительно тусклые. Я видела тщеславие Хелен, а также её преданность, мрачность сестёр Йегер, но и их стойкие сердца, жестокость мисс Фрост, но и её любовь к старому учителю. Даже у Дейзи, сиявшей как маяк в тени, внутри было мерцание тьмы, сомнение, что она всё ещё любила мистера Эпплби после всего, что она видела и чему научилась в Блитвуде. И даже у Сары, настолько поглощённой тьмой, всё ещё была искра света внутри — любовь, которую она испытывала к Луизе.
Я повернулась и посмотрела на лес. Свет пылавшего пера в моей руке прожёг стену теней. За линией Дарклингов я смогла увидеть сияющих спрайтов и гоблинов и всех других созданий Волшебной страны, странных и ужасных, а иногда и красивых. Они тоже жили в тени и свете, ни всецело хорошие, ни всецело плохие.
А потом появились Дарклинги. Они линией выстроились между тенями и лесом. Их чёрные крылья блестели в свете факелов, их лица были словно высечены из мрамора. Я увидела лицо Рэйвена — живое, наполненное злостью и любовью. Они, больше всего, были одержимы и тенью и светом. Они стояли посередине. Они сохраняли равновесие. Без них мир был бы переполнен тенями.
"Вот почему ван Друд хотел их уничтожить — и для этого он использовал Орден".
Позади себя я услышала, как Дианы натянули стрелы. Передо мной раздался шелест крыльев Дарклингов, а за ними рычание и крики гоблинов и трау. Между ними корчились тени, жаждущие крови с обеих сторон. Они становились сильнее в ожидании кровопролития. После того, как они подпитаются кровью, они будут неудержимы. Ван Друд будет неудержим. Я чувствовала его, хотя его и не было здесь во плоти, он питался тенями, точно так же, как они питались гневом и ненавистью в толпе. Тени нуждались в его ненависти в качестве канала, так же, как я использовала репетир, как канал для своих колоколов.
"Репетир. Могу ли я использовать его, чтобы сейчас направить свои колокола на борьбу с ван Друдом? Но как? Всё что нужно — это повторить звон колокола в голове. Смогу ли я заставить репетир вторить звону колокола в моей голове?"
Когда я вытащила часы и нажала на кнопку, репетир воспроизвёл низкий колокольный звон, но звучал он слабо и дребезжа на маленьких часах. Я услышала смех ван Друда в голове. "Тогда в деревне это сработало на мне только потому, что я не был готов. Ты не сможешь причинить мне вред своими колокольчиками или этим жалким прибором".
Это правда. Что у меня было в моём маленьком репертуаре колоколов? Высокий дискант, который я слышала, когда была с Рэйвеном...
Репетир воспроизвёл высокие частоты, смешав их с низким колокольным звоном.
Ван Друд снова рассмеялся у меня в голове. "Думаешь, ты сможешь бороться со мной любовью? — поиздевался он. — Нет, я не..." Но неужели смех ван Друда стал звучать слегка напуганным? Возможно ли, что он всё ещё был восприимчив к любви? И немного испугался этого?
Он снова засмеялся — смехом, который отозвался эхом в треске луков и рычании гоблинов. Если бы я могла посмотреть снова на ван Друда, увидела бы я искру света, оставшегося в нём?
— Поэтому ты здесь не во плоти? — спросила я вслух.— Потому что ты не хочешь, чтобы я увидела, что в тебе осталась искра света?
— Во мне не осталось света! — взревел он, его голос внезапно вырвался из Сары. — Твоя мать позаботилась об этом!
Ярость, которую он испытывал к моей матери, сделала звук низкого колокола ещё громче, но и высокие частоты тоже взметнули вверх. Во всём этом гневе всё ещё была искра любви. Теперь я знала, что должна была сделать. Хотя и было мучительно больно использовать это таким образом, я проиграла в голове мелодию, которую пела мне мама. Я услышала её голос — а потом услышала, как он повторился в репетире, сильный и ясный.