Здорово будоражит нервы.
Теперь же он пребывал в состоянии панического страха; доктор машинально снова взял стакан и влил в себя виски. Брант наклонился, оправил на психиатре пиджак и сказал:
— Ну вот, взгляни на себя, совсем другой человек.
Он вышел из офиса, даже не оглянувшись. Оставил открытую бутылку виски стоять в центре стола; крышка лежала рядом. Секретарша улыбнулась, когда Брант сказал:
— Док просил часик его не беспокоить.
Она с понимающим видом кивнула:
— Бедняжка, он так много работает.
Брант подумал: «Не предложить ли ей перепихнуться?», но секретарша выглядела чересчур серьезной. У нее наверняка будут вопросы, которые она захочет обсудить после.
Он это терпеть не мог.
Выйдя из здания, он направился к телефону-автомату и набрал номер отдела внутреннего расследования. Полиция, надзирающая за полицией.
— Могу я поговорить с детективом-инспектором Крестом?
— Я у телефона.
— Сэр, мне очень противно стучать на своего коллегу-офицера…
Брант точно знал, что сейчас услышит.
— Это никакое не стукачество. Мы все в одной лодке. Мы вовсе не враги, и вы выполняете свой долг.
— Я тоже так думаю, сэр. Так вот, доктор Хейзел, наш психотерапевт… он пьет на работе. Даже во время беседы он хлещет виски.
— Ваше имя, пожалуйста?
— Констебль Макдональд, — ответил Брант.
И повесил трубку. Затем окинул взглядом будку. Вся она, естественно, была обклеена призывными объявлениями шлюх. Все что угодно для мужчины или животного. Например:
«Мадам, ловко владеющая плетью,
ждет сильного мужчину для
уроков послушания».
Бранту понравилось, как это звучит, — ему даже послышалась музыка из «Сыромятной плети».[1] Он записал номер совсем недавно приобретенным тяжелым золотым «Шеффером».
Констебль Макдональд пытался обжулить Бранта неоднократно. Когда все узнают, что на Хейзела донес Макдональд — а все обязательно узнают, — тому придется несладко. Брант положил ручку в карман куртки и произнес:
— Тут тебе и крышка.
_
Народ расходился, и атмосфера в доме была не из приятных: полупустые блюда с пышками и пирожными, в гостиной накурено так, что дышать трудно, — ведь там дымили целый день, с тех пор как стало известно о Кейти. Утром и ранним днем всех пришедших объединяли общая скорбь и любовь, но ко времени приезда Дейва чувства эти охладели, сменившись своего рода усталой отрешенностью, и на нервы действовали скрип стульев и бесконечные приглушенные прощания у двери.[2]
В тот день, когда умерла его жена, Робертс как раз получал втык от старшего инспектора.
Следующим образом.
Суперинтендент[3] сидевший за столом, положил в рот печенье и, жуя, сказал:
— Брант скоро доиграется.
— Сэр?
Робертс, сидевший напротив, выпрямил спину.
— И в этом ты виноват, Робертс.
— Да, сэр.
— Сколько раз я тебе говорил, что его надо приструнить?
— Много… много раз… сэр.
Суперинтенденту не понравился его тон, и он закричал:
— Мне не нравится, как ты себя ведешь, парень!
— Да, сэр.
В этот момент зазвонил телефон. Суперинтендент схватил трубку и рявкнул:
— Что?
Через секунду выражение его лица изменилось, он взглянул на Робертса и сказал:
— Понимаю.
Увы, он не понимал.
Робертс почувствовал, как по спине пробежал холодок.
Суперинтендент сказал:
— Садись-ка, старший инспектор.
При упоминании чина Робертс понял, что ему придется туго. Суперинтендент выдвинул ящик стола — такой же ящик такого же стола, какой принадлежал доктору, у которого побывал Брант. Затем на столе оказалась бутылка виски того же сорта. И разумеется, за ней последовал реквизит: два стакана. Суперинтендент налил в оба стакана по одной аккуратной ирландской порции, подвинул один стакан и сказал Робертсу:
— Давай выпей.
Тот выпил. Он не хотел спрашивать, хотел оттянуть время, когда ему придется услышать касающуюся него новость. Виски ударило в голову. В желудке потеплело. Супер сказал:
— Плохие новости.
— Да?
— Твоя жена…
Супер не мог вспомнить, как ее зовут, поэтому сразу перешел к сути.
— Она попала в автокатастрофу, — сообщил он.
1
«Сыромятная плеть» («