— Да, разумеется. Просто дайте мне забрать Алекса, и мы поедем.
А потом миссис Фернклифф сказала такое, отчего меня словно пронзило электрическим зарядом в несколько гигаватт.
— Алекса больше нет.
Резко перехватило дыхание.
— Что?
— Его забрала социальная служба.
Теперь электрический заряд пробежал с ног до головы. Я знала, что миссис Фернклифф была строгой, но это уже похоже на патологию.
— Вы передали его социальной службе только потому, что я опоздала на двадцать минут? — взвыла я.
— Я не делала ничего подобного. Они пришли и забрали его несколько часов назад.
— Что? Почему? Что за…
— Спросите об этом у них. А теперь убирайтесь. Не хочу, чтобы вы появлялись у моего дома.
— Миссис Фернклифф, почему социальная служба забрала Алекса? Я просто не понимаю, что происходит!
— Ладно, — будто сплюнула она. — Мне всё про вас рассказали. Надеюсь, они увезли ребенка как можно дальше от вас.
— Что вы несете?
— Я звоню в девять один один.
— Но не могли бы вы просто… поговорить со мной? — Никакого ответа. — Пожалуйста, миссис Фернклифф, прошу вас…
Но она не отзывалась. Я слышала ее голос по ту сторону двери — она нарочно громко говорила — сообщавший полиции Стонтона, что к ней ломятся в дверь и она боится за свою безопасность.
Понимая, что у меня нет выбора и что непоколебимая миссис Фернклифф вряд ли передумает, я спустилась с крыльца и вернулась к машине.
Сидя за рулем, я понимала, что должна найти Алекса, но была слишком ошеломлена, чтобы собраться с мыслями и придумать, как действовать дальше.
Мне всё про вас рассказали. Надеюсь, они увезли ребенка как можно дальше от вас.
Что это вообще могло значить? Алекс не голодал. На его теле не было синяков. Да и не могло быть: мы никогда не били его.
Все, что могло прийти мне в голову — так это то, что в соцслужбу на меня просто кто-то настучал. Если вы, подобно мне, воспитывались, переходя от одной приемной семьи к другой, то наверняка знаете этот тип людей: эдакий подлый, мерзкий, мстительный подвид человека, который станет пользоваться прикрытием социальной службы как оружием, строча анонимки на соседей, коллег или кого угодно другого, к кому он испытывает ненависть.
Я не думала, что среди моего окружения есть кто-либо подобный. Уоррен Плотц явно не способен на такое предательство: он просто-напросто проспал бы все на свете. Я не конфликтовала ни с кем из соседей. У меня не было врагов.
По крайней мере я о них не знала.
Я заставила себя съехать с подъездной дорожки и выехать на улицу, хотя бы ради того, чтобы миссис Фернклифф не успела натравить на меня полицию.
Но когда я это сделала, меня охватила паника.
Алекса больше нет.
Его забрала социальная служба.
Чем больше я пыталась убедить себя в том, что произошло простое недоразумение, тем больше понимала, как ошибалась. Социальные службы не являются за просто так и не отбирают чьего-то ребенка только потому, что нянька пожаловалась на поздний приезд родителя. Они делают это только тогда, когда у них есть веские причины или, по крайней мере, когда они считают, что эти причины у них в самом деле есть.
И они без соответствующих поводов не возвращают ребенка родителям.
Это был один из тех принципов, которые мне пришлось усвоить, пока я пребывала под опекой штата. Но главному выученному мной в детстве уроку — который теперь откликнулся подобно старому — меня научила одна из приемных сестер. Я тогда размышляла о том, как меня вырвали из привычного, удобного места, чтобы без видимой причины отправить в приют.
— Это ведь настоящий кошмар, — простонала я.
— Нет, дорогая, это система опекунства, — ответила она. — Беда всегда ближе, чем ты думаешь.
Глава 3
Все тело покрылось холодным потом. Машиной я управляла чисто интуитивно. Похоже, мои руки напрочь прекратили мне подчиняться.
Я свернула на проспект возле той улицы, где жила миссис Фернклифф. Двойная желтая линия казалась размытой от застилавшего глаза пота или слез. Мне хотелось позвонить Бену. Просто до ужаса хотелось. Но в дополнение к своим исследованиям и двум классам, в которых он работал ассистентом преподавателя, ему еще приходилось частично вести обучение в Центре образования в Университете Джеймса Мэдисона. Он никогда не брал трубку, когда работал со своими учениками.
Возник вопрос и о том, куда же делся мой телефон. Я поискала в привычных местах: на столе у входной двери, в сумке с подгузниками, за диванными подушками, — и не нашла его.