— Заниматься любовью… Серьёзно, так вообще ещё кто-то говорит? Ты знаешь, я не против, если ты просто меня трахнешь. Или я тебя. Короче, если мы обоюдно потрахаемся. Займёмся сексом. Завалим друг друга. По…
Но тут Чжун Ли дёрнул его к себе и прижал, так, что на мгновение Тарталья задохнулся, и хрипло выдохнул ему в губы:
— Помолчи.
Чжун Ли бросил на траву свой длинный камзол — и когда, раздевшись и дав раздеться Тарталье, потянул его на землю и уложил на плотную и мягкую ткань, Тарталья тихо застонал от неожиданной нежности и осторожности, с которой он это сделал. Чжун Ли провёл ладонью по его волосам и отбросил маску, о которой Тарталья забыл, и этот жест заставил Тарталью выгнуться ему навстречу. Он хотел драки, битвы, и в то же время отдаться этой власти, которой дышало тело Чжун Ли, которая теперь отражалась в его глазах, будто он дал ей волю, и Тарталья тянулся к ней, тянулся, чтобы сразиться с ней и быть подчинённым ею, и ощутить собственную власть, заставив Чжун Ли тонуть в его податливости. И он тянул его к себе, заставляя прижаться всем телом, чувствуя бедром его твёрдый член, и тёрся о него своим, и выгибался, но Чжун Ли снова с силой придавливал его к земле, и проводил ладонью по его плечу, по рёбрам, приподнимал ему бёдра и сжимал ладонями ягодицы, раздвигал их, и наконец — ласкал и растягивал его пальцами. И когда Чжун Ли развёл и задрал ему ноги, приподнялся и упёрся в него членом, Тарталья застонал снова. Чжун Ли провёл ладонями по его рукам, обхватил запястья и на мгновение замер, тяжело дыша и глядя ему в лицо. Тарталья ошалело улыбнулся и сипло шепнул:
— Не упусти момент. А то опять вспомнишь о важных делах и скажешь “не сегодня”.
Чжун Ли улыбнулся криво — Тарталья никогда не видел, чтобы он так улыбался, и это заводило его ещё больше — и шепнул в ответ:
— Не сегодня.
А через мгновение Тарталья хватал ртом воздух, впуская в себя член Чжун Ли, твёрдый как камень и больше, чем Тарталья в скромности своей ожидал — но в точности такой, как в распутстве своём надеялся. Он вскрикивал и то норовил отпрянуть, то сам двигался навстречу, пока Чжун Ли не обхватил его бёдра ладонями и не втолкнулся в него целиком, заставив вскрикнуть громче, и Тарталья то кусал губы, то раскрывал их шире, чтобы глубже вдохнуть, и, запрокидывая голову, скользил пальцами по спине Чжун Ли, чувствуя, как мышцы напрягаются под его руками. И если Чжун Ли пытался перевести дух, Тарталья хищно улыбался и сам двигался на его члене, заставляя Чжун Ли стонать. Он не собирался позволять ему сдерживаться, он хотел выпить до дна его огонь и ярость, заставить его отдать их до капли, до последней крошечной капли, которую он выжмет из его члена, сжимая его крепче, а потом расслабляясь, чтобы дать ему войти до предела, а потом снова сжимая, вынуждая Чжун Ли резко вдыхать сквозь зубы — только чтобы потом снова впустить его в себя так легко, чтобы у него перехватило дыхание и чтобы он задвигался быстро и властно, а Тарталья откинул бы голову, закрыл глаза и дышал, широко раскрыв рот, и позволял ему брать себя, наслаждаясь собственной властью над его силой. Потому что он покорил её, обвил, как вода обвивает сушу, и упивался ею, принадлежащей ему.
Чжун Ли, тяжело дыша, повалился на спину рядом с ним. Тарталья не без труда свёл и медленно разогнул ноги. А потом повернулся на бок и провёл ладонью по груди Чжун Ли.
— На ужин-то пригласишь? — слегка заплетающимся языком спросил он.
Чжун Ли взглянул на него, провёл пальцами по его скуле, и лицо у Тартальи вдруг стало растерянным, словно никто никогда не был нежен с ним.
— Приглашу, — ответил Чжун Ли.
Тарталья поспешил закончить к вечеру свои дела и пришёл к нему. И был дым благовоний, и слабый запах духов от шёлковых простыней, и свет золотых фонарей, пробивающихся сквозь ставни, и нежность, которой он не ждал, но теперь желал не меньше ярости. И была горячая кожа Чжун Ли, и его влажные от пота волосы, его страсть, его жажда, и Тарталья изгибался в его руках, ласкал его языком, целовал его бёдра, облизывал его член, обхватив губами, и Чжун Ли тихо стонал, сжимая в пальцах его волосы, а потом Тарталья поднимал лицо и облизывал припухшие губы. А позже стоял, расставив ноги и обхватив балку кровати, и вскрикивал, когда Чжун Ли вздёргивал его на своём члене, и сам опускался на него глубже, откидывая голову на плечо Чжун Ли, а тот прижимал его к балке, положив свои ладони поверх его и крепко сжав, и трахал, пока Тарталья не начинал оседать, обессиленный и задыхающийся, и тогда Чжун Ли обхватывал ладонью его член и позволял откинуться себе на грудь и кончить, закрыв глаза и запрокинув голову, а потом, когда он расслаблялся в его руках, целовал его в шею, в плечо, удерживал нежно, отчего лицо у Тартальи становилось почти беззащитным, и двигался в нём, наслаждаясь его мягкостью, и кончал сам, а потом подхватывал его, клал на кровать и давал ему обвить свою шею руками и поцеловать в губы. И золотистый свет падал Тарталье на лицо, и его кожа казалась янтарной в нём, и Чжун Ли закрывал глаза и целовал его долго и неторопливо, и не отпускал до самого утра, в последнюю ночь Властелина Камня.