Пока им удается милостивить Бога притворным боголепием. Но ничто не вечно.
Помню, в далеком юношестве меня потряс фильм «Последний дюйм». Мальчик с отцом полетели на самолете куда-то на дальнее побережье океана. И там отца «пожевала» акула. Почти до смерти. Мальчик остался один на один с безвыходным положением. Управлять самолетом не умеет. А надо выбираться, иначе гибель.
Он садится за штурвал, включает тумблеры наугад и чудом взлетает. Но предстоит посадка. Самый трудный и опасный этап любого полета. Последний дюйм между колесами и посадочной полосой. И здесь ему удается справиться с самолетом. Он побеждает.
Идея — никто тебе не поможет, если не поможешь сам себе. Хотя если вдуматься, он помогал не только себе, но и израненному отцу.
Фильм сопровождается мрачноватой песней: «Какое мне дело до вас до всех, а вам до меня…»
Эта песня произвела на меня неизгладимое впечатление: с одной стороны мужество мальчика, с другой проповедь равнодушия человека к человеку. Что‑то тут не вяжется. Тем более, вокруг себя всю жизнь я видел совершенно обратное: взаимовыручка, участие. А во многих фильмах, песнях, стихах — сам погибай, а товарища выручай.
И я не поверил фильму «Последний дюйм».
Даже когда наши эрзац — реформаторы поставили с ног на голову мораль и нравственность, подражая в эгоцентризме Западу, я не верил, да и не поверю до конца, что равнодушие людей друг к другу имеет долгое будущее. Хотя повсюду нынче оно правит бал.
Волею судьбы я оказался в стране, где как раз исповедуют идею эгоцентризма. Правда, в несколько смягченной форме. И в некотором отношении совсем наоборот. Например, фанатичная забота о дебилах и уродцах. К ним такое отношение, как у нас на Руси к блаженным. С той только разницей, что на Руси блаженному лишь подавали, кормили, не обижали; а англичане заботятся как о себе и даже пуще. Я видел в Лондоне, в других городах какую-нибудь сердобольную, вылинявшую от воздержания и аскетизма леди с никелированной коляской, отражающей блеск всех ламп в магазине, в которой сидел уродец с тонкими, как у паучка ручками и ножками, одетый в моднейшие шорты, майку, кроссовки и кепи. Сама же одета бо
лее чем скромно. Что это? Своеобразные виригн за прегрешения перед Всевидящим? Гуманное движение души?. Скорее всего предубеждение, что наказанный Богом ближе всех к Богу.
С первых же дней моего пребывания в Англии я обратил внимание, что дворы отгорожены друг от друга высо кими глухими заборами. «Мой дом — моя крепость» в наглядности.
Однажды я лег отдохнуть под развесистыми ивами. В соседнем дворе собралась компания, очевидно, молодых. людей. Что они там делали, я не знаю. Только оттуда то и дело доносился взбалмошный лай собаки, которую явно дразнили. И смех девушки. Странный какой‑то, терзаю щий слух и душу. Этот смех достал меня: я встал и ушел в дом.
Вечером вышел поливать цветы — за забором тот же лай и тот же смех. Но уже не во дворе, а перед домом. Я глянул через забор. Возле дома несколько автомашин и компания молодых людей. Они что‑то договаривали друг другу, очевидно, прощаясь. Одна пара стояла чуть в сторонке — прыщавая девушка и фитилистый парень. Возвышаясь над ней, он что‑то говорил ей в прыщавое лицо. Она смеялась, а собачонка, уже полуохрипшая, все лаяла и лаяла на нее. Видно, собачке тоже не нравился смех девушки. Я подумал, неужели она не понимает, что смех ее неприятен и надоел? Но какое мне дело до вас до всех?..
Мы готовили с Надей обед, кинулись, а соль кончилась.
— Надо бежать в магазин! — сказала Надя, снимая фартук.
— А может, у соседей перехватить? А потом купим — отдадим.
— Что ты! Здесь не принято. Здесь каждый выплывает как может.
И я вспомнил тот фильм: «Какое мне дело до вас до всех, а вам до меня…»
— …Здесь не принято плакаться в жилетку, — продолжала просвещать меня Надя, — как у нас, у русских. Если я встречу знакомую и поплачусь, — она будет обходить меня десятой дорогой. Все должно быть о' кей, хотя на душе, может, скребут тысяча кошек.
У меня больно сжалось сердце: вот так живут в цивилизованном мире! А случись что с ней, не дай Бог! мы далеко — помочь не сможем…
И во мне как бы переключилось восприятие всех здешних прелестей с плюса на минус. Я стал смотреть на все совершенно иными глазами. И ужасался про себя, глядя на встречных людей: неужели?!!
Вот идет человек, на лице спокойствие, довольство. Если вы случайно встретитесь с ним глазами, вы заметите в них желание улыбнуться вам, даже раскланяться. Странное ощущение от этих четвертьулыбок, четвертьпоклонов. И первая мысль — какие приветливые люди! Но не обольщайтесь приятностью встречных глаз: это чисто внешнее проявление культуры. Не больше. На самом же деле — всем глубоко наплевать, кто вы, что вы! У каждого свой замкнутый мирок, в котором он благоденствует. А за ним, за забором этого мирка, хоть сгори оно все. Лишь бы через забор огонь не перекинулся.