Мы вместе готовились к экзаменам, гуляли по вечерам на бульваре Капуцинов, прозванном так в шутку студентами сквере возле общежития Литинститута на ул. Дмитриевой. Вместе «отмечали» удачную сдачу экзамена, вместе отдыхали в Серебряном Бору…
Кроме книжек, Женя брал с собой свою рукопись. Писал он тогда роман «Тысячелетний дождь». Почитает, почитает учебник — попишет, лежа на животе, на деревянном лежаке. Неторопливо выводит строчку за строчкой. С левой стороны — толстая пачка уже исписанных листов, справа — пачка чистой бумаги…
Меня поражало его умение писать в такой обстановке. Мы тут резвимся на песке, он вроде с нами вместе зубоскалит, купается, а чуть затишье — пишет. Мы загораем на солнышке или млеем в тени, а он — строчечка к строчечке, абзац за абзацем. Мы подтруниваем над ним, а он похехекивает и пишет себе. И вдруг, как снег на голову, — приезжает с корректурой повести «Грибы на асфальте». Эта совершенно замечательная, искрометная сатирическая повесть с лирическим уклоном готовилась к выходу в журнале «Подъем» в май — июньском номере 1964 года.
Он всех нас сразил своими «Грибами…». Солидный, уравновешенный, спокойный, серьезный — и вдруг такой фейерверк юмора. Мы на него смотрели, как на восьмое чудо света.
Третьим в нашей комнате был Сеня Кудинов. Этот — прямая противоположность Жени: шумный, беспардонный, самовлюбленный, грубоват и навязчив. Хотя тонкий поэт-лирик.
В своих произведениях, как и в обыденной жизни, Женя был неистощим на выдумки.
Вот его первая книга «Грибы на асфальте». В ней он как бы с сочувствием и даже вроде с любованием изображает целую плеяду пронырливых мальчиков — интеллектуалов, которые решили любыми правдами и неправдами остаться после института в городе. Они даже создали смешное общество грибов — городовиков (сокращенно — ОГГ) во главе с пройдохой и выдумщиком Вацлавом Кобзиковым. На какие только ухищрения они не пускались, чтоб зацепиться за город, не возвращаться в село, И им что — то
вроде удается. Словно грибы — поганки, пробиваются они сквозь городской асфальт. Отсюда «Грибы на асфальте». В самом названии — четкая позиция автора. Хотя по тексту изобилуют места симпатии и даже любования автора смешными похождениями неунывающих героев. Лихими выдумщиками, целеустремленными, нахрапистыми ребятами.
С первой же книги критик Юрий Томашевский отметил самостоятельность сатирического мышления автора. «От классиков «избавиться» трудно, — пишет он во вступительной статье к книге, — и избежать соблазна не следовать им удается далеко не всегда даже маститым. А если автор — начинающий сатирик? Ведь как бы ни стремился он создать вполне оригинальную вещь, ему очень и очень сложно — то ли в сюжетных ситуациях, то ли в манере обрисовки характеров, то ли (что бывает особенно часто) в языке, интонации — вырваться из «цепких когтей» уже знакомых в сатире образов и выйти на свою, самостоятельную дорогу.
Такая вот самостоятельная дорога открывается, на наш взгляд, перед большим фантазером и насмешником, молодым воронежским писателем Евгением Дубровиным».
Это было в 1966 году. А три года спустя тот же Юрий Томашевский пишет уже к новой книге Евгения Дубровина: «И сейчас, когда я знаю Дубровина, каков он есть, я не могу представить его разобщенным, разложенным на «составные»: на Дубровина — сатирика и юмориста, Дубровина — серьезного повествователя и Дубровина — лирика. Только в единстве названных «составных», в их неразрывном сцеплении можно понять и оценить Дубровина».
Да, за «Грибами…» последовала повесть «В ожидании козы». Это серьезная, как говорит критик, художественная проза. Кстати, вещь экранизирована. Фильм называется «Француз». В сюжете повести я слышу мотивы из моих рассказов о детстве в приморском городе Новороссийске. Во время наших с ним прогулок по бульвару Капуцинов он часто просил меня рассказать что‑нибудь о себе. Я ему рассказывал о нелегком детстве, об отце. О послевоенной голодухе… И вот повесть.
Эта повесть вышла отдельной книгой в Воронеже в 1968 году. А год спустя в том же Воронеже выходит его объемная книга. В ней под одной обложкой собраны уже три повести: знакомая нам «Грибы на асфальте» и новые — «Племянник гипнотизера» и «Марсианка». В этих двух
повестях, как и в повести «В ожидании козы», уже четко просматривается Дубровин — беллетрист.
Появление этих его «серьезных» вещей было для нас, его друзей, несколько неожиданным. Дело в том, что несмотря на его очевидный успех в дебюте сатирика, мы видели в нем автора более серьезного и изо всех сил старались убедить его, что сатира — слишком узкий профиль для его дарования. По тому, как он иронически реагировал на наши речи, мы не ожидали от него «серьезных» вещей. И вдруг!.. Значит, наши с ним споры возымели на него действие. В «Племяннике гипнотизера» и в особенности в «Марсианке» сатира уже на втором плане. В «Марсианке» даже появляются четкие элементы детектива. Если читать эти повести одну за другой, в том порядке, в каком они появились на свет, то покажется, что автор отходит от жанра, в котором он так ярко дебютировал. Хотя и в этих вещах нет — нет да и прорывается неугомонный Дубровин-насмешник.