«Кубанские новости», 22.02.1997 г.
ИВЕНШЕВ Николай Алексеевич родился в 1949 году в деревне Верхняя Маза Куйбышевской области.
После окончания средней школы поступил в Волгоградский пединститут на филфак, работал учителем, журналистом в Дагестане, на Поволжье. С переездом на Кубань связано более серьезное и углубленное занятие литературой. Рассказ «Тетя Щука» впервые напечатал столичный журнал «Октябрь». С тех пор Николай Ивеншев написал большое количество рассказов, несколько повестей и небольшой по объему роман.
Кроме журнала «Октябрь», печатался в журналах «Наш современник», «Юность», «Урал», «Кубань». Издал несколько книг: «Душа душицы», «Портрет незнакомки», «За Кудыкины горы»…
В 1996 году награжден дипломом Всероссийского конкурса второй молодежной «Артиады».
Член Союза писателей России.
Живет в ст. Полтавской Красноармейского района Краснодарского края.
ХОЖДЕНИЕ ПОПЕРЕК
(Об Ивеншине Н. А.)
Начну, пожалуй, с аннотации, предпосланной Издательским домом «Краснодарские известия» к книге Николая Ивеншева «Душа душицы», вышедшей в 1995 году: «Лучшим рассказом прошлого, 1994 года, назвал журнал «Наш современник» новеллу Николая Ивеншева «Хмель».
Известный столичный литературный критик Лола Звонарева в газете «Книжное обозрение» утверждает: «Традиционный, уровня Шукшина, реализм Николая Ивеншева, исследуя нашу фантастическую действительность, нередко «оступается» в сюрреалистические финалы, символичность которых печалит и настораживает одновременно.
Большинство рассказов Н. Ивеншева, поэта и прозаи
ка, чьим девизом является известное изречение «Если мне дадут линованную бумагу — пишу поперек», не пускали в люди. И только теперь эта страдальческая, с трагическим надрывом русская проза, благодаря умным, тонким, благородным людям, прорывается к читателям».
Новелла «Хмель» действительно обращает на себя внимание. И не только тем, что в ней затронута самая животрепещущая тема — тема первой любви. Первого обжигающего ощущения разности полов; трепетное и всепоглощающее, словно обнаженный нерв влечение мальчика к девочке. Когда и радостно, и боязно, и бесконечно томительно.
Вот они с другом Пашкой прячутся за углом, поджидая Олю. Вот они идут вслед за нею на почтительном расстоянии, любуясь тем, как она несет свой портфельчик, «словно боялась расплескать там учебники и тетради», представляя ее «насмешливые губки, забрызганный пигментным песком нос и выпуклый прилежный лоб», которая может «кокетливо морщить лоб, списав это выражение у взрослых». Словом, «живое золото». Потом они лопают бабушкины ватрушки, радые, что проводили Олю и что ничего плохого не случилось. И «когда мы запивали ледяным молоком ватрушки, мне казалось, что мы опять прикасаемся к Олиному существу». Словом, детская трепетная любовь. Странная — одна на двоих.
А потом «неусидчивая планета рассовала» друзей по разным концам света, как чаще всего и случается в жизни. И уже взрослыми, при встрече они не знают, о чем говорить. И, уже потускневшие от угловатой жизни, они встречаются не то с Олей, которая теперь певица, не то с ее «проекцией» на прошлое. Детская восторженная романтика перед существом иного пола как бы утопает в пучине извечной жизненной обыденности. Перед внутренним взором героя маячит образ обычной хитренькой практичной бабы, которая думает о мужчинах в лице «вокзального Семечкина»: «Бедный, глупый, как мне вас, мужиков, жалко».
Нехитрый в общем‑то сюжет — извечный человеческий восторг новизной жизни, обычное нормальное разочарование жизнью, и надвигающаяся тень вечности — все это как бы щемяще знакомо, но подано необычно. Действительно, как‑то поперек. Необычными — обычными словами, неожиданными образами «выпуклый прилежный лоб», «в желудках плескался шелк», «золотоватый голос»,
«живое золото», «неусидчивая планета», «пиджаки из печной жести», «мир, молодой, как огурец пупырышками» и т. д. Целая россыпь образов и неожиданных стилистических оборотов, любая половина которых могла бы украсить солидный рассказ — все приятно удивляет, радует и даже восторгает. Плюс неожиданная, как правило, концовка, похожая на прерванный бег, сход с дистанции. Что вызывает недоумение, а порой и досаду. Автор как бы бросает вызов классическим образцам литературы и искусства. Дразнит читателя. Нарочито раздражает. Заставляет вернуть взгляд на прочитанное, пораскинуть ленивым своим умишком, попытаться понять, о чем собственно речь? Напрячься: что хотел этим сказать писатель? В этом тоже своеобразие художника Николая Ивеншева. Не говоря уже о свежести языка, особой манере мыслить и… провозглашенной автором исповедуемой манере «ходить поперек». Неизведанными путями.