1982 год. Готовится семинар молодых литераторов Кубани. Я еще не член Союза писателей, но уже на «подходе», как говорил покойный Юрий Николаевич Абдашев. Он был моим официальным наставником, «закрепленным» за мной специальным постановлением бюро. С его авторитетного согласия я был приглашен Александром Васильевичем Стрыгиным, тогдашним редактором альманаха «Кубань», ответственным секретарем альманаха. Отношение ко мне писателей было весьма и весьма лояльным,
доверительным, как к потенциальному члену СП. Даже была попытка принять меня на собрании. Но… Я недобрал тогда целых семь голосов. И был принят только десять лет спустя. С четвертой или пятой попытки. А «подпортил» себе свое прохождение в Союз я сам: мне поручили прочитать к семинару и выступить на нем с разбором рассказов Александра Мартыновского. Мы не были с ним лично знакомы. Я даже не знал, кем он работает. Знал только, что из Кореновска.
Рассказы мне понравились. Каково же было мое удивление и разочарование, когда на семинаре по этим же рассказам выступил Юрий Николаевич (мой наставник, а я его, можно сказать, протеже) с разгромной критикой. Я не знал, что делать. Юрий Николаевич — авторитет, и идти вразрез его мнению — все равно что плевать против ветра. У меня было два выхода — либо промолчать, либо поддержать критику моего шефа. Семинар проходил в кабинете ответственного секретаря писательской организации. Им был тогда Павел Кузьмич Иншаков. Кабинет просторный, нас собралось человек полста, если не больше. Я сидел где‑то в задних рядах, поглядывал на расстроенного в доску Сашу и переживал: за него, за себя — что же мне делать? И вдруг попросил слова. Помню, Юрий Николаевич одобрительно кивнул мне, а Саша опустил голову еще ниже: наверно приготовился к «добиванию». А я сказал то, что думал о рассказах. В общем, оценил их положительно. Вижу, Саша приободрился немного, а Юрий Николаевич недоуменно так вскинул брови. Мол, ты что гонишь, друже? Как ты посмел?
Я еще не понимал тогда, что и здесь, в писательской среде, существует строгий иерархический закон подчинения младшего мнению старшего. Я тогда наивно полагал, что в литературе должна царить свобода суждений. Не тут‑то было! Я почувствовал после выступления на семинаре некий холодный сквознячок по отношению к себе некоторых писателей. Меня предупреждали и Павел Кузьмич Иншаков, и Владимир Алексеевич Монастырев, и Анатолий Дмитриевич Знаменский, давшие мне рекомендацию в СП, что организация негласно разделена на группы по некому непонятному в то время для меня признаку. И что во главе каждой группы стоит свой как бы вожак. Между группами идет скрытая, как теперь выражаются — подковерная, борьба за некие интересы. Я попал под жернова этой борьбы: дело в том, что одним из на
правлений борьбы был прием в СП. То есть пополнение рядов писательской организации молодыми литераторами держалось под жесточайшим контролем той и другой стороны: одна группа норовила подготовить и принять своего человека, другая — своего. Я считался этаким нейтральным, но как бы тяготеющим к группе Монастырев — Абдашев. (Я дружил с Монастыревым, по его предложению и настоянию меня «взял» в подшефные Юрий Николаевич, который и писал обо мне хорошо, и не возражал против моего назначения ответсекретарем альманаха). В то же время противоположная группа имела на меня «виды» как на своего человека. Там царили Иншаков и Знаменский. Очень мне симпатичные люди. Они и «просветили» меня относительно группировок. А Павел Кузьмич даже подсказал мне доверительно взять рекомендации у писателей той и другой стороны, чтоб уравновесить заинтересованность во мне. И вот надо же было случиться этому семинару и моему выступлению на нем. По сути дела против своего шефа — Юрия Николаевича Абдашева. Последствия этого рискованного шага Я тогда плохо понимал, но вскоре почувствовал, когда при голосовании о моем приеме в СП я недобрал целых семь голосов. А потом вообще против меня началась сначала тайная, а потом и открытая кампания со стороны группы Монастырев — Абдашев. И когда редактором альманаха пришел И. Кикило, меня стали откровенно выживать с должности ответсекретаря. Они стали «давить» на редактора, редактор на меня — уходи. Я недоумеваю — почему? По работе никаких претензий, так в чем дело? — «Они требуют». — «Кто?» И Кикило мне сказал кто. И до меня наконец дошло, что я наделал, выступив на семинаре в защиту Саши Мартыновского.
Он до сих пор вспоминает об этом и до сих пор удивляется, как это я осмелился выступить против Абдашева? Меня десять лет потом мурыжили, «катали» на собраниях. До тех пор, пока они не отделились. Что это такое, может понять только человек, переживший подспудную неприязнь. Меня дискредитировали долго, изощренно. Приняли в Союз уже и Сашу Мартыновского, а я все ходил в претендентах. Он стал оргсекретарем при ответсекретаре писательской организации. А я все дальше, дальше отодвигался от заветной мечты — стать членом СП. Саша удовлетворенно улыбался, выпуская одну книгу за другой. Они тогда тайком от писательской организации учредили издательство «Южная звезда» — он, Хохлов, Недушкин и