Выбрать главу

Не буду цитировать Василия Тимофеевича, что они увидели там. Можно себе представить, что творилось в комнате, куда попал снаряд. Два, три штриха из чувств и переживаний. «…Глаза! Какие глаза были у детей, оставшихся в живых. Они по сей день не дают мне покоя, как будто я виноват перед ними».

Одна из нянь выскочила из дома и с воплями и проклятиями бросилась бежать в сторону немцев, размахивая руками, требуя, чтоб прекратили стрелять. И была скошена очередью из автомата.

«Я подумал, — пишет Василий Тимофеевич, — а ведь она могла быть и матерью того немца, что скосил ее очередью».

«Сейчас, когда я пишу эти строки, те дети теперь уже сами тети и дяди. Наверно, у них свои семьи. И может кто‑то из старших рассказал им, что с ними было под Зееловым и как их спасали Советские солдаты. Они ведь были тогда несмышленышами, не понимали того, что сотворили с ними взрослые».

Это мысли воина, комбата, Героя Советского Союза. Человека!

Я понимаю Василия Тимофеевича. Искренне и глубоко. И, видно, само провидение в дни работы над этим очерком послало мне еще одно подтверждение того, как мы, взрослые, бываем бездумно жестоки. Вчера по телеканалу «Россия» крутнули фильм «Хиросима — любовь моя». В нем варвары от кинематографии смакуют ужасы атомной бомбежки. Вперемежку с сексом. Огонь, смерть, горы трупов. Секс! И подробности, и детали. И секс! Смертельно обожженный мальчик (голенький — одежда на нем сгорела), еще живой, сидит среди трупов и смотрит в камеру глазами, полными ужасного недоумения и невыразимой боли: дядя, мне так больно! Помоги! Мне так больно!..

Действительно! Душа разрывается при виде этих умоляющих глаз. И какое надо иметь сердце тому человеку, который вместо того, чтобы оказать малышу срочную помощь, навел на него объектив камеры и равнодушно наматывает метры свидетельства. Конечно, там нет никако

го сердца, там вместо сердца черная дыра. И я думаю, кто из них более варвар — тот, который сбросил бомбу, или гот, кто запечатлевал на пленку это жуткое свидетельство. И склоняюсь к мысли, что тот, который был с камерой.

До чего докатилась цивилизация!

А теперь возникает еще вопрос, что вместо сердца у режиссера, у тех киношников, которые делали этот фильм? У тех, кто «крутнул» его на многомиллионную публику? И, наконец, на какого потребителя рассчитана эта, с позволения сказать, кинопродукция? Сами все они варвары и ублюдки, и «искусство» их рассчитано на таких же варваров и ублюдков.

Цинизму нашего телевидения в последние годы я уже перестал удивляться. А подлому промыванию мозгов народа — возмущаться. Осталась одна стойкая ненависть к теледельцам и киношникам, практикующим на ниве бесчеловечности, и желание дождаться того времени, когда возмущенный и униженный народ России жестоко разделается с этими творцами от преисподней.

Показом этой самой «любви» они превзошли себя. Наглая, открытая пропаганда ненависти к человеку и равнодушия к его страданиям. Хочется пожелать испытать им такое, что они смакуют на экране. И пусть люди, в души которых они заронили своим «искусством» это животное равнодушие, спокойно взирают на их корчи в муках. Быть тому. Ибо в Писании сказано: «Пославшие огонь, да сгорят в нем в муках».

Нам бы пора понять, что злая воля слишком далеко зашла. Настало время, когда ее, злую волю, надо объявить вне закона и искоренять огнем и мечом. Если мы этого не сделаем — она, злая воля, искоренит нас огнем и мечом.

Вы присмотритесь внимательно — из детей наших и внуков они делают наших палачей. Угнетателей и истребителей. Неужели это еще не поняли некоторые? Неужели нам надо «озвереть», как мы «озверели», когда поняли, что такое фашизм и какие беды он принес народам? Мы тогда дошли, нас довели, что называется до кондиции.

«Трудно описать чувства, которые тогда овладевали нашими сердцами, — вспоминает Василий Тимофеевич, — скажу только одно — нам осточертела война; мы мечтали скорее разделаться с нею, покончить раз и навсегда, хотя каждый из нас понимал, что в этой смертельной схватке, на исходе войны, завтра, сегодня, сейчас или даже сию минуту может сложить свою голову».

Штурм Зееловских высот начался 17 апреля 1945 года. Ранним утром. В течение пяти минут артиллерия, «Катюши» при поддержке авиации «раздолбали» оборону противника, потом пошла матушка — пехота. Но путь преградил ров, наполненный водой. Мост через него взорван. Атака захлебнулась. Пока наводили переправу, наши танки состязались, прикрывая своих, с немецкими «Фердинандами». Нашим, естественно, досталось. Потому как стояли на открытой местности, а «Фердинады» прятались за городскими строениями или были вкопаны в землю. Три ганка загорелись. Погиб командир минометной роты. Много покосило бойцов. Но жертвы не были напрасными: под прикрытием орудийного огня танков пехота успела навести переправу. Прорвались к окраине города. Там соединились с батальоном под командованием гвардии майора Чусовского. Объединенными усилиями, иод прикрытием артиллерии подошли вплотную к окраинам города. И с ходу на штурм. От усталости бойцы валились с ног. Но никого не остановить. Вперед! Только вперед!