Так закончилась первая серия нескучной нашей жизни. За нею последовала вторая, которую можно назвать «Самоутверждение». В общем‑то в самоутверждении человека в той или иной ипостаси нет ничего предосудительного. Но Михаил Ткаченко стал самоутверждаться своеобразным способом: я не ответсекретарь, я руководи
тель писательской организации. Желая показать крутой свой норов, в пику дотошным писателям нарек себя и того хлестче — председателем Союза писателей Кубани. Мол, знай наших!
А тут снова эти дотошные писатели:
— Но ведь Кубань — это не только Краснодарский край. Это и Адыгея, и в какой‑то степени Ставрополье, Кабардино — Балкария… Или тебя и там избрали ответсекретарем?
Михаил Ткаченко стал назначать членов бюро и наводнять его своими людьми. Писатели возроптали. Общественность перестала воспринимать его всерьез. А заодно — и писательскую организацию.
Недавно мы все‑таки провели выборы нового председателя писательской организации. Новым председателем стал П. Придиус. Но тут начала раскручиваться третья серия из жизни писателей Кубани. Я бы назвал ее: «И концы в воду». Дело в том, что комиссия по приему — сдаче дел не может дозваться Ткаченко, чтоб он сдал дела. Он не хочет примириться с тем, что его не избрали. Вот так‑то.
Но уже маячит четвертая серия, в которой писатели на очередном собрании, намеченном на октябрь, наверняка спросят: куда подевалось писательское имущество? А заодно, слегка опомнившись, спросят у себя, как это получилось, что В. Канашкин, умыкнувший это имущество, проскочил в новый состав правления.
В общем, живем не скучно, но грустно. Грустно оттого, что дали втянуть себя в такую грязь, от которой придется отмываться годы и годы.
«Литературная Россия», № 35.
НАМ КРОЯТ СМИРИТЕЛЬНУЮ РУБАШКУ?.
Эхо празднования 200–летия со дня рождения А. С. Пушкина все еще катится по России. А мысли возвращаются к тому, как все было. А было по — разному. Кто‑то с добрым сердцем готовился отметить великую дату, а кто‑то… Помнится, госпожа Новодворская сразу по нескольким каналам нашего свободного (от совести, очевидно) телевидения озвучила свою стратегию подхода к юбилею Пушкина. С характерной для нее артикуляцией и с обычной своей дремучей наглостью она обрушила на нашего затурканного телезрителя ушат прокисших уже исторических теледомыслов, опрокинув, как всегда, все с ног на голову, перепачкав русскую историю.
По ее мнению, Пушкин в «Капитанской дочке» воспел бандита номер один. За ним, в порядке ее умозаключений, она поставила Ленина, при этом забыв почему‑то, что самым близким его сподвижником был Лейба Троцкий (Бронштейн). Жонглируя словами, как тот паршивый фокусник, которому фокус не удался, она тужилась отвести глаза от нынешних, настоящих бандитов, которые разрушили Великое государство СССР и теперь по кирпичику разбирают Россию.
Да зачем далеко за примером ходить? Наши местные провокаторы ухитрились на местном, т. е. нашем кубанском уровне исподволь напакостить в этот день. Например, в конференц — зале библиотеки Пушкина, где проходило торжественное собрание, изумленным участникам был представлен портрет Пушкина. Характерно горбонос и откровенно похож на… В общем, на тех, кто не так давно под дикий хай «раскручивал» циничные «Прогулки с Пушкиным» Синявского.
Группа молодчиков из шибко демократических кругов пыталась «затопать» и освистать речь главы администрации края. Я взглянул в сторону свистунов и, к своему удивлению, увидел там лиц весьма и весьма причастных к культуре и даже к творческой интеллигенции.
Ну да Бог с ними. Очевидно, это и есть их настоящий интеллект.
А мне вспоминаются школьные годы, когда в наше сознание входил образ великого бунтаря Емельяна Пугачева — народного заступника. Закладывали в наши души революционный дух именно на этом произведении Пушкина «Капитанская дочка». И это делали не кто‑нибудь, а наши «доблестные» потомки творцов революции. Предтечи Новодворских. Тот же А. Луначарский или, скажем, Д. Благой. Теперь их дети и внуки разворачивают наше сознание на все сто восемьдесят.
Вспомним, как Дмитрий Дмитриевич Благой — самый титулованный литературовед — пушкиновед — написал в своих трудах: «Образ вождя народного восстания в романе Пушкина предстает во всей его суровой социально — ис
торической реальности». Далее. «Действительно, ему в высшей степени присуще чувство справедливости. Как русский богатырь былинного эпоса, он вступается за всех слабых, обездоленных. «Кто из моих людей смеет обижать сироту?» — грозно вопрошает он. Пугачев способен на глубокую признательность, памятлив на добро (его отношение к Гриневу). И все это отнюдь не поэтический вымысел. Именно таким предстает он в дошедших до нас и в значительной мере, несомненно, известных Пушкину народных песнях, преданиях, сказах».