— Смерч! — догадался Павел и вскочил на ноги. Браток, потеряв спиной опору, повалился наземь. Разлепил глаза. «Че там?»
— Смерч! И, кажется, сюда идет!
Браток сел, уставился на пыльный вихрь, стремительно набегавший на них. Павел глянул вверх и отшатнулся: тучка — невеличка распухла до невероятных размеров и валилась прямо на лагерь. Едва успел придержать на себе кепчонку, прижать к макушке, чтоб не сорвало, как на них обрушился ветер страшной силы. Засвистел, закружил, сорвал‑таки кепку с Павла, ворвался иод полы ветхого пиджачка, распахнул его с силой и сдернул. Потом и самого его поднял, подержал на весу и кинул.
Когда он очнулся, вокруг творилось невообразимое: разбросанные тела людей, поваленные вышки, раскрытые бараки, перевернутые полевые кухни; крики, стоны, суета; и почему‑то стрельба. По полю бегут толпы людей. Меж ними в бешеной скачке — конная охрана. Заворачивают назад, в накопители.
Павел поднялся с земли, никого и ничего не узнавая вокруг. Состояние такое, будто весь он из боли соткан. Поискал Братишку глазами — нет. Стал припоминать, с чего все началось. Сначала была звенящая тишь. А потом тучка — невеличка. Темно — злая. Потом смерч. Сверху.
Павел тоскливо огляделся: даже природа против них!.. Чувствуя подступающую тошноту, прислонился к столбу ограждения. Отметил краем сознания — часовой не окликнул, не грозит оружием. Его как бы не замечают в суете и кутерьме. Люди сносят трупы и складывают их у входных ворот. Кто‑то прикрикнул на него, мол, чего отлыниваешь от работы?! И он поплелся на голос, толком не сознавая, куда идет, зачем. Удивляясь своему состоянию. Видно, здорово его ударило о землю. Внутри сплошная боль.
С неделю устраняли последствия смерча. Погода стояла ясная, на небе ярилось солнце, добивая и без того разгромленный этап. Люди мерли, как мухи. Уже не знали, куда прятать трупы. Уже стали сдавать охране поутру. Павел как‑то потерял себя. Разбитость и сознание безысходности подавили в нем твердость.
Но вот что‑то прошуршало обнадеживающее: прошел слух, что на днях их отправят пешим этапом во Владивосток. Ну хоть это! А потом, вроде бы, морем в Магадан. Люди оживились, пошли длинные пересуды. Бывалые рассказывали: сначала их переправят в порт Ванино. Из Ванино в Нагаево, в Магадан. Оттуда пёхом на Гнилую речку. Там и догнивать всем. Если дорогой не передохнут. Или не уйдут на дно моря. Как случилось с сухогрузом «Дальстрой». Говорят, ушел на дно с полными трюмами заключенных, командой и конвоем.
Глава 10
Павел познакомился с боксером с Украины. Тот в заграничном турне позволил себе лестно отозваться об изобилии товаров у «проклятых» капиталистов. Кто‑то «дунул» на него, и он загремел по 58–й. Кулаки боксера и некоторые навыки Павла, приобретенные им при подготовке к десанту, весьма пригодились в стычках с блатными. Они становились спина к спине, и подступиться к ним практически было невозможно. Главное, не попадаться уркам поодиночке. Поэтому приходилось всюду следовать вместе. Даже на парашу.
Из Владивостока, почти без передыха, их погнали в порт Находку. И с «марша» начали грузить в трюмы парохода. Павел не успел толком и оглядеться. По деревянным сходням — ив трюмы. А там на дощатом пойоле садились на корточки и ждали, когда дадут команду занимать места.
Боксер и Павел приглядели себе места в глубине трюма, подальше от перегородки, за которой будут женщины. В уголочке между шпангоутом и корпусом корабля. Старались занять побольше пространства возле себя, чтоб можно было хоть вытянугь ноги.
Боксера звали Артемом, И было у него прозвище Левша. За левостороннюю стойку. Он был свирепого вида. Особенно когда чем‑нибудь недоволен. Знал эту свою особенность и всякий раз пользовался ею, когда появлялись блатные. Не Бог весть какая хитрость, но действовала безотказно. При виде его блатняки отваливали в сторону. Ну
а тех, кто все же решался «наезжать», они встречали, встав спина к спине.
У Павла была ничем не примечательная внешность. Высок, плечист, с короткой жесткой шевелюрой. Простое спокойное лицо. Обыкновенное. И вообще вся его внешность не обращала на себя внимания. На таких не смотрят, по таким скользят взглядом. В его наружности и в его поведении как бы не за что было зацепиться. Он держался не столько независимо, сколько нейтрально. Но так нейтрально, что это вызывало невольное уважение. Он никогда ни с кем не задирался, но и его никто не задирал, чувствуя в нем силу и готовность дать отпор. Это при беглом взгляде. А если присмотреться, он был довольно приятен на вид и в общении. Его даже приметили два педераста в лагере под Костомарово на предмет своей страсти. Однажды ночью и зажали его в углу возле параши. В результате оба «любовника» оказались в лагерном лазарете. Может поэтому, а может в силу неприметной внешности Павла, его как‑то обходили неприятности.