— Старик! — Женя проснулся, вышел ко мне в прихожую. — Брось суетиться. Пойдем.
— Куда?
Он глянул через плечо на кухню, где возится жена: не слышит ли?
— У нас мало времени. А ты обещал показать мне Краснодар… — и на ухо: — Пивка…
В парке имени 40–летия Октября мы выпили по кружке пива, и я показал ему Краснодар с колеса обозрения. А потом катались на лодке: я на веслах, он за кормой телепается, держась за лодку. Спина у него уже красная. Я предостерегаю его — обгоришь! Он посмеивается, думает, запугиваю. А вечером, дома… Он сидит смирненько, боясь пошевелиться: сгорел на солнце и перегрелся. Смотрит на меня жалобно, мол, что ж это такое, а? Больно!
Жена моя смазывает ему спину простоквашей. От спины идет пар. Это надо было видеть: сидит Женя, разукрашенный простоквашей, словно вождь индейского племени, хлопает ресницами и терпит адскую боль. И смех, и горе! Как же мы завтра пойдем в поход? Ведь на плечах нам предстоит тащить тяжелые рюкзаки около 20 килограммов каждый!
Это была тревожная ночь. Никто не спал. Мы с женой ворочались с боку на бок, а Женя лежал тихо, как‑то виновато: натворил делов! Все думали об одном и том же: как же нам идти в поход? Не подвело меня предчувствие — в последний момент все может сорваться. А причина? Чокнуться можно! Женя обгорел…
Утром я встал и громко объявил: «Поход отменяется!»
Женя тоже поднялся. Он не соснул ни минутки. Говорит, лежал всю ночь на животе, боль заговаривал. Посмотрел на меня в упор и угрюмо сказал:
— Старик, мы пойдем в поход.
— Пойдем, конечно, — не стал возражать я и попытался повернуть на шутку. — В следующий отпуск.
— Старик, мы пойдем в поход сейчас, — спокойно, но твердо сказал он.
— Ну тогда бери рюкзак, — я показал на два здоро
венных, набитых до отказа рюкзака, стоявших рядком под дверью, — и вперед!
— Сейчас. Только умоюсь, — и он пошел умываться.
Жена бросилась ко мне, зашептала горячо:
— Останови его! Отговори! Куда же он пойдет такой?..
Я не знал, что делать.
Гость умылся, оделся и сказал моей жене:
— Аза, покушать нам дашь?
Во Бремя завтрака я сделал еще попытку предотвратить наш поход.
— Через пару — гройку дней, — говорю, — загар твой потухнет и тогда… — надо было отгянуть время. А там видно будет. В глубине души я уже и не рад, что затеял всю эту канитель.
— Старик, мы выходим сейчас или никогда, — сказал Женя серьезно. Он не шутил. К тому времени я уже знал, когда он шутит, а когда говорит серьезно. Однако не сдавался.
— Учитывая сложившуюся обстановку…
— Сегодня или никогда… — упорствовал он.
— Кто у нас старший группы? — зашел я с другой стороны.
— Ты, старик. Но мы пойдем сегодня.
Я понял — это рок.
В тринадцать часов с минутами мы были с ним в вагоне рабочего поезда «Краснодар — Новороссийск».
— Отныне, — сказал Женя, и в голосе его послышались обычные иронические нотки, — мы в автономном режиме. И все должно быть, как во всякой автономии…
— Уже не печет спина?
— Старик, ты старый, злобный, античеловеческий неуч, — впервые произнес он длинную приставку, которую потом вложит в уста Глорского, — ты совсем не знаешь целебной силы Азиной простокваши.
Все ясно: его могучий организм с помощью, конечно, Азиной простокваши, справился с солнечным ожогом. И ожил доверчивый сын севера. Хотя он и не унывал особенно. Он был молодой, здоровый, удачливый, восходящий и понимал это. Он уже писал (в уме, конечно) свой «Билет на балкон».
— Ну, как во всякой автономии, — принял я его игру, — надо прежде всего определиться с границами.
— Северный Кавказ с прилегающим к нему морем.
— Го ггся. Численность населения?
— Д'. человека всего мужиков.
— Принимается. Гимн?
— «Лучше гор могут быть только горы…»
— Прекрасно! Ты что, заранее все придумал? Может, у тебя и наброски Конституции есть?
— Есть, ст арик, — он смотрел вперед, туда, где через три кресла торчали над спинками две женские головки: беленькая и черненькая. — Согласно этой Конституции, ты являешься главой нашей автономии, а я благодарный народ…
Так мы начали свой обычный треп, чтоб убить время до Абинска.
Немногословный в противоположность балагуристому Глорскому, иногда мрачный (с виду только), Женя был неунывающим человеком. Подтрунивал над всеми. И над собой тоже.
Нас образовалась тройка в Литинституте: я, Женя и Сеня Кудинов из Донецка. Мы и в один семинар попали, к Горбунову Кузьме Яковлевичу.