На «20 лет РКК» жила наша «училка» по математике. Худая, востроносенькая, очень требовательная и очень милая женщина. С улицы «20 лет РКК» надо свернуть на Пироговскую, где жил мой закадычный друг Ледик Кузьменко. Сейчас там живет его старенькая мама, тетя Катя. Мы недавно встретились с ним — уже морщинистые седые дяди; выпили, посидели за столом, повспоминали. Вышли покурить.
Он на пенсии, но все еще работает на своем экскаваторе. На гравийных и песчаных карьерах. Спросил — тебе чего, песка или гравия надо? И все испортил: мне ничего от него не надо было, ни песка, ни гравия, мне просто хотелось «прикоснуться» к нашей юности.
С Пироговской надо свернуть на Гоголя. Она‑то и приведет прямо к Мефодиевскому рынку. (Круг замыкается). Рынок, кстати, до сих пор процветает. Правда, его то закрывали, то открывали власти. Теперь, кажется, надолго открыли. И там по выходным дням кишит народ — новоиспеченные наши, доморощенные «бизнесмены». Стоят тесными рядами — не пройти. Парни бойцовского вида
торгуют трусиками и бюстгальтерами. На этом рынке когда‑то, сразу после войны, мы с моим старшим другом Анатолием, часовых дел мастером, продавали на толкучке только что отремонтированные им часы. Я продавал, он набивал цену. И у нас получалось здорово. От неге я и научился часовому делу.
По улице Гоголя жил еще один мой друг, тоже старше меня — Яша Добрачев. Известный в Новороссийске человек. Классный баянист, бывший руководитель хора в клубе имени Маркова. Умер в 63 года после неквалифицированной операции на желудке. Я пел в его хоре, учился у него играть на баяне, крестил его дочь Таню, и вообще мы с ним были, как братья.
Возвращаясь из похода по «большому маршруту», я каждый раз прохожу по этим улицам, и воспоминания кружатся во мне. Многое, очень многое напоминают мне эти улочки. С нежной тоской в душе вспоминаются годы, когда босиком и в латаных «подстреленных» штанишках хаживал по ним, палимый нещадным летним солнцем, гонимый неясным до боли будущим. Все здесь то же, все так же. Разве что прижухли как бы, ссутулились домишки, кое — где подновленные, а кое — где обветшавшие за отсутствием крепких хозяйских рук. Исчез и трамвай — старое транспортное чудище. Не грохочет теперь по вросшим в булыжную мостовую рельсам, не колышется на ходу из стороны в сторону, словно старый занедуживший мерин. А когда‑то, помнится, он явился мне чудом техники, предтечей большой жизни. Светлой и людной. Помню продолговатые такие лампочки под потолком и ремни — держатели вместо теперешних поручней. Деревянные сиденья вдоль вагона по обеим сторонам, узкие окна, открывающиеся этак вверх; веселый трезвон и широкая искрящаяся дуга на крыше, под линией напряжения. Грохочущий немилосердно и стремительный, как мне тогда казалось.
Мама с папой в выходной день решили покатать нас с сестренкой Валей на трамвае. Это было летним вечером. Уже зажглись огни. Мы на остановке. Трамвая нет еще. И вот в стороне рынка показались освещенные, движущиеся окна.
Как встрепенулась моя душа! Как возликовала: сейчас я увижу трамвай! Он все ближе, ближе. Уже слышен грохот колес о рельсы, уже в переднем окне я различаю силуэт водителя, а внутри освехценното салона — людей. Много людей…
В трамвае было светло и многолюдно. Лица людей улыбчивые. Еще бы! Им, наверное, как и мне, занятно и хорошо прокатиться на трамвае! И, наверно, они догадываются, что я еду в первый раз…
Трамвай в Новороссийске ходил длинным маршрутом — от нашей Старошоссейной (Васенко) до цементных заводов и обратно. Это часа полтора — два езды в оба конца.
Я накатался вдоволь и под конец даже заснул у мамы на руках. Когда вернулись на нашу остановку и меня разбудили, я очень удивился яркому свету и чужим людям вокруг. Я едва переставлял отяжелевшие от сонливости ноги. Отцу пришлось взять меня на руки, а потом и на плечи…
До того как переехать в дедушкин с бабушкой дом, что на Старошоссейной, мы жили за горой Черепашкой, в доме Ротовых. То есть у папиных родителей. На углу улиц Джакобы и Наконечной. На самом краю северо — западной части города.
Видимо, существует некий магнетизм того места, где родился. Он оставляет в душе человека как бы биологический датчик, взаимодействующий с магнитным полем малой Родины всю жизнь. И на любом расстоянии. А когда человек приблизится к своей колыбели, — душа ликует. Очевидно, сила взаимодействия включает такой инструмент в душе, сладкозвучнее которого не существует в подлунном мире. Кто не испытал этого, тот не знает, что такое малая Родина. А кто испытал, тог не даст соврать — прелестнее этого момента нет ничего на свете. Разве только чувства к любимой женщине. Кстати, не в этом ли заключается тайна магнетизма малой Родины? Не в момент ли зачатия, когда мужчина и женщина испытывают наивысшее психофизическое самовыражение, в будущий плод закладываются не только наследственные гены, но и «гены» малой Родины, того места, где это случилось.