Мы шли друг за дружкой молча. Помню, тропинка долго петляла по мелкорослому частому лесу. Справа, за туманцем, булькала тихонько речка; слева, за лесочком, вставал круго, тоже в туманце, склон горы, поросший крупным лесом. Помнится, было душно. Женя сказал: «Тропа Хошимина». Не вспомню теперь, какие деревья окружали нас, но мне до сих пор кажется, что это были бамбуковые заросли.
В одном месте тропа вывела нас на берег речки. Я глянул на воду и сквозь жиденький туман мне показалось,
что речка течет вспять. Оглянулся на Женю. Он был так далеко, будто я посмотрел в перевернутый бинокль. Хотя я чувствовал — он рядом. Я сбросил рюкзак и сел на него, испытывая состояние, близкое к обмороку, чувствуя отдаленно, где‑то в подсознании, как Женя снимает рюкзак и садится на него… Потом галлюцинации исчезли. Вода снова потекла вниз, Женя был рядом, а состояние полуобморока отлегло, но бродит где‑то поблизости. Сижу остолбенело, молчу, боюсь говорить об этом. Думаю: «Может, слабость от того, что мы не позавтракали?»
— Есть хочешь? — спрашиваю у Жени.
— Не очень, — говорит он вяло.
— Надо поесть. А то голова что‑то кружится.
— Только не здесь, — говорит Женя. — Мрачное место. И душно.
Мы прошли еще с километр. Кончилась «тропа Хошимина», и мы очутились на небольшой поляне, с развесистым ясенем на краю опушки и наскоро сколоченным столиком под ним. Видно, местные жители часто ходят здесь и оборудовали местечко для отдыха. За этим столиком мы и решили посидеть и позавтракать.
Открыли рыбные консервы, приготовили растворимый кофе, позавтракали. Молча и без аппетита. Женя все отдувался и потел. И поглядывал на меня тускло. Наконец, не выдержал, сказал:
— Что‑то не то. Муторно. И… — Он помолчал, виновато посмотрел на меня, провел пальцем по груди. — Нехорошо тут…
— Ничего, — успокоил я его, — посидим вот, отдохнем. Водички холодной попьем… — Я сходил к речке, принес свежей воды. Мы попили, посидели еще с минуту молча. Я с тревогой прислушивался к своему состоянию — у меня тоже было неважное самочувствие. И еще мне казалось, что надвигается душный безжалостный зной. И давил на меня какой‑то беспричинный страх. Я поглядывал на деревья на поляне, и у меня было такое чувство, будто сейчас они встанут вниз кронами.
Молчавший удрученно, Женя сказал, усмехнувшись:
— У меня в глазах двоится…
— Знаешь что, — решительно поднялся я, — надо двигаться. У нас перенасыщение кислородом. Привыкли в городе к выхлопным газам…
Я был близок к истине. На самом деле у нас было перенасыщение. Но только не кислородом, а углекислым
газом. Чтобы понять это, мне пришлось перечитать кучу книг о лесе, сделать массу выписок. В результате я пришел к той простейшей мысли, которую высказал нам за столом старый лесник: под низким пологом, особенно в мелколесье, очень много углекислого газа. Его выделяет гниющая подстилка. Мы надышались с Женей углекислоты, пока шли по мелколесью «тропой Хошимина». От углекислоты расширяются кровеносные сосуды. Кровь свободно струится по ним, а облегченное сердце едва шевелится. Вот и весь секрет. Но тогда мы этого не знали.
Женя послушно нацепил рюкзак, и мы двинулись дальше. Перешли речку, и теперь она лопотала слева от нас. Вдруг лес расступился и выпустил нас на просторную, залитую жарким уже солнцем поляну с пышным развесистым дубом.
Женя, шедший впереди, остановился под дубом, снял рюкзак и сказал:
— Старик, мне в самом деле плохо. Я не могу идти…
И в это время на поляну выкатилась целая орава ребятишек в белых рубашках и в красных галстуках. А с ними, словно квочка с цыплятами, — пионервожатая. В школьной форме, в белом переднике и тоже с красным галстуком на шее. Поляна запестрила красным и белым, наполнилась голосами.
Женя на какое‑то время посветлел лицом. Но вот пионеры прошли мимо нас и скрылись в лесу, затихли их голоса. И снова над нами царит тишина, и давит на сознание накаляющийся день.
Женя сник весь. Сполз с рюкзака на землю, лег на траву, вытянул ноги, положил руки вдоль тела и с жутким спокойствием обреченного сказал:
— Витя, я умираю.
Я видел, как он наливается бледностью, а за ушами у него и на затылке дыбом встает пушок, синеют губы. И так все это быстро произошло, что я не успел даже испугаться как следует. А Женя спокойно и деловито сообщал мне о своем состоянии:
— У меня холодеют, я чувствую, ноги и руки…