Вот и Вязьма впереди вдалеке. Внимательно всматриваюсь: железнодорожные пути свободные. Отворачиваю вправо Через минуту — уже над селением с уцелевшими домами. Возле одного, кирпичного, — больное скопление легковых и бронемашин. Похоже — штаб Проскочив селение, делаю стандартный разворот на 180 градусов, пугнул скопище машин и бронетранспортеров, думаю, может, какая пуля достанет одного — двух фрицэв, собравшихся там. И снова на поиски бронепоезда. Вдруг четко вижу — слева от меня, иод свисающими до ре/а, сов маскировочными сетями, на боках которых нарисован лес, а сверху намалевано пустое железнодорожное полотно. Со шпалами и рельсами — все как положено. Ну хитрецы! А под сеткой бронепоезд. Делаю вид, что не заметил. Отлетел подальше, за предел видимости, сделал разворот и иду на цель. Они ощетинились мне навстречу всеми видами огня. Впору хоть сворачивай. Но нервы у меня крепкие. Приближаюсь и бью всем, что имею на борту: пулеметы, пушки, эресы, сбрасызаю бомбы. Оглядываюсь — вижу, бронепоезд лежит на боку. Думаю — годится.
Потом его добивала уже наша артиллерия.
Довольный, что цел и невредим, — сижу, пишу донесение. Заходит механик. Пойдем, говорит, покажу. Подходим, он дает мне в руки еще горячий термический снаряд и предлагает потрогать поврежденную этим снарядом Дюралюминиевую обшивку крыла у самого лонжерона. Обшивка вокруг дыры тоже горячая и выкрошивается как песок.
Повезло!
Разное и 22 августа 1942 г.
За время войны меня сбивали и подбивали тринадцать раз. Но не всегда с тяжелыми последствиями. И на войне бывают счастливые случайности.
Во время битвы под Москвой я был сбит, когда атаковал танки. Дотянул кое‑как до своего аэродрома в Монино, сел, стараясь помягче. Но во время пробега мой самолет рассыпался на куски. Я выбирался из‑под обломков.
Во время атаки танков под Юхново был подбит и сел на минное поле, покрытое глубоким снегом. Чудом не подорвался, выбрался и пришел к своим в Калугу. На следующий день уже летал на другом самолете.
Но не всегда обходилось. 16 мая 1942 года меня сбили через десять — пятнадцать секунд после взлета с аэродрома в Адуево. Подкараулил фашист. При падении самолета получил тяжелую травму черепа и потерял много крови. Без малого месяц пролежал в Центральном авиагоспитале в Москве. Выписали негодным к летной службе. Но война‑то продолжается. Воевать кому‑то надо. Что толку с того, что я с моим половинным здоровьем останусь жить, а молодые здоровые ребята будут гибнуть. И я настоял на возвращении в полк.
Утром 22 августа 1942 г. слетал в разведку боем по направлению западнее железной дороги Сычевка — Ржев. Обнаружил огневые позиции немцев. Доложил по радио координаты цели. Возвращаясь из боевого задания, сбил одного «Ме-109», атаковавшего группу впереди летящих штурмовиков. Сфотографировал момент атаки и место падения фашиста. И об этом доложил на землю. Вернулся благополучно.
Во второй половине дня мне было поручено вести два полка на штурмовку железнодорожных эшелонов на станции Ржев и артиллерийских позиций, которые я обнаружил северо — западнее Сычевки.
Боевое задание выполнил.
Только развернулись на обратный курс и я доложил о выполнении задания, как у меня посыпались стекла приборов в кабине. Мотор забарахлил. Я понял: по мне прошлась пулеметная очередь.
Не знаю, работал ли тогда мой передатчик, но я нажал на кнопку и сказал: «Я «Гром-13»! Подбит, выхожу из строя, заместитель ведет домой».
Немного снизившись на этой же прямой, пропустил
вперед товарищей и решил принять бой с истребителями противника. Помирать — так с музыкой!..
При попытке отвернуть вправо, на солнце, чтоб оценить боевую обстановку, обнаружил, что руль высоты и руль поворота не действуют; штурвал «от себя» и «на себя» болтается, педали двигаются без нагрузки — значит, перебиты тяги рулей. Схватился за рукоятку триммера руля высоты, чтобы немного подрегулировать на кабрирование, но к барабану триммера подскочил, извиваясь, тросик. Последняя возможность хоть как‑то управлять самолетом исчезла. Подчинялись штурвалу (командному рычагу — ручке) только элероны. Но каждому летчику известно, что без руля высоты посадка самолета даже при исправном моторе не гарантируется. С поврежденным же мотором, да еще без руля поворота, посадка вообще невозможна.
Словно в металлическом гробу, летел я по прямой, атакуемый то слева, то справа двумя парами истребителей. Ясно сознаю, что пришел конец. Почему‑то погнало горькую слюну. Умирать не хочется. Подумалось: «Самолет упадет в заболоченный лес. И… Концы, как говорится, в воду: никто никогда не узнает, куда делся летчик Чепига. Родителям после освобождения Краматорска скажут — пропал без вести. А «пропал без вести» — тогда было понятием растяжимым: может, погиб, а может, сдался в плен. И на душе у родителей поселится вечный мрак и страх. Дотянуть бы, принять смерть в расположении наших войск!..