Смерть птицы предстала перед ней в единственно понятном для нее образе голодного и жестокого зверя. В этот момент яркого видения яд остановил ее сердце.
Мертвая птица с позолоченным клювом ударилась о голую ветку дерева и с мелким дождиком сбитых ею капель росы стала падать на землю, беспомощно закручивая вялыми крыльями посмертную спираль. Она яркой игрушкой с золотым клювом медленно упала к ногам пятилетнего ребенка, который стоял под деревом. Птица лежала на спине, широко раскинув крылья, которые с внутренней стороны оказались удивительного ярко-изумрудного цвета.
Ребенок был слишком мал, чтобы что-либо знать о смерти. Счастливое неведение объединяло его с черной птицей, лежавшей у его ног. Земля еще была по-зимнему стылой. Весеннее солнце не успело прогреть ее. Переступая с ноги на ногу, ребенок быстро нагнулся и взял птицу в руки.
Наверное, он боялся, что она улетит от него. Тело ее было все еще теплым и оттого казалось обманчиво живым. Ребенок осторожно погладил птицу по голове и положил ее к себе за пазуху. Он радостно побежал в дом, аккуратно придерживая мертвую птицу у сердца, чтобы она не затерялась во время бега в складках одежды.
А несколько дней спустя к дому подъехала группа черных всадников.
Вид их был страшен. Высокие, сухие, сильные. Даже свободная одежда не могла скрыть ширину их плеч. Головы их сложным образом были обмотаны черной тканью — подобием колокола, нижний край которого мягким изломом по кругу лежал на груди, плечах и спине всадников. Черные колокола полностью скрывали их лица, не оставляя прорезей даже для глаз. Как они видели и понимали мир, оставалось совершенной загадкой.
В облике, в движениях всадников, во всем, что им принадлежало, таилась жестокая сила. И только у одного из них лицо не было скрыто за непрозрачной тканью. От этого его облик не становился ближе или понятнее. Бледность его была намного страшнее того, что могла скрывать черная ткань.
Всадники странно дышали. Вдохи и выдохи их были одновременны и обманчиво легки. Очень скоро от их дыхания хотелось убежать прочь. Желанию этому было трудно противостоять, как трудно удерживать себя под водой от того, чтобы не всплыть и не сделать такой нужный глоток воздуха. Казалось, что всадники одновременно вдыхают весь воздух вокруг себя.
Всадник, тот, что один был с открытым лицом, протянул взрослым, вышедшим ему навстречу, несколько монет. Те отдали ему мертвую птицу. Длинными суставчатыми пальцами с вырванными ногтями черный всадник поднес мертвую птицу к глазам. Держа ее за край крыла, он внимательно осмотрел золотой клюв птицы. Затем, отбросив бесполезное мертвое тело в сторону, черный всадник нагнулся к ребенку, прятавшемуся в ногах взрослых, и спокойно сказал:
— Ничего не бойся. Пойдешь со мной.
Я хорошо помню день моей первой битвы.
Тревожные воспоминания приходят ко мне каждую ночь и не дают забыть то, что давно пора забыть. Эти воспоминания не зависят от моих желаний. Они словно сон. Сон, который на самом деле так приятен моему злому сердцу. И вот я закрываю глаза.
Я помню тот день отчетливо, во всех деталях. Помню, потому что мы все тогда еще были вместе. Нас пока не разделяли ни прожитые годы, ни дух соперничества, ни болезни, ни будущие смерти. Еще живы были мертвые.
Мы стояли в плотном ряду боевого построения на вершине голого холма. Мы — элита, воины Храма. Под нами лежала выжженная чужим солнцем черная земля. Она была совершенно пуста, так что глазу было не за что зацепиться. И лишь далеко впереди, на самой границе видимости, дрожали в горячем воздухе сложенные из человеческих черепов белые пирамиды да кое-где одиноко умирали редкие кустики низкорослой колючей травки. Земля под нашими ногами была мертва. Она впитала в себя столько крови, что больше уже никогда не смогла оправиться, и была отдана в вечное владение смерти.
Мы выстроились боевым порядком на восходе, а теперь уже был полдень. Солнце в этих краях было злое. Оно не любило и не знало нас и потому жгло нещадно. Наши ряды были настолько плотны, что тот, кто не выдерживал и терял сознание, не падал, а так и оставался на ногах. То тут, то там можно было видеть этих несчастных. Они стояли, свесив головы, отдав незащищенные затылки на съедение солнцу. И по-другому было нельзя. Только в таком строю мы не оставались наедине со своим страхом. Каждый чувствовал каждого. Именно это удерживало большинство из нас на месте и спасало от порой непреодолимого желания с громким криком убежать прочь из этого проклятого места.