Каждый раз после атаки Марьяна получала выговор от командира: не дело сестры милосердия соваться в самое пекло и размахивать шашкой. Каждый раз обещала беречься и не сдерживала обещание.
– Марьяна Григорьевна, – бушевал генерал в присутствии офицеров, – вы у меня дождётесь, что отчислю и отправлю домой печь пироги и капусту заквашивать.
Она стояла, покаянно понурив голову, чтобы никто не заметил озорного блеска глаз, перебирала в руках волчью шапку и думала, как потом, один на один, Павел Иванович будет извиняться за свою резкость. Она ведь знала, что за этими выговорами скрывается обыкновенная боязнь потерять её, и была ему благодарна за эту боязнь, на ближайшем же отдыхе выражая свою благодарность со всей страстью, на какую была способна. А способностей у неё было столько, что Павел Иванович, познавая их, каждый раз возносил Господу две молитвы: одну – за то, что удостоился подобной страсти, другую – за то, что остался при этом жив-здоров. Но была и третья: за то, что Марьяна вообще появилась в его жизни. С того первого поцелуя, нет, даже раньше – с той минуты, как она потребовала оружие и взяла в руки винтовку, у генерала Мищенко не случилось ни одного военного проигрыша. «Моя берегиня», так мысленно называл он Марьяну.
После разведывательного рейда командование убедилось в его эффективности, и кто-то вспомнил, какой успех был у летучего отряда генерала Ренненкампфа в Китайском походе 1900 года.
– Помню, помню, – оживился главнокомандующий Маньчжурской армией Куропаткин. – Дело хорошее, стоящее дело! Отряд создадим, а кого во главе поставим? Ренненкампф ранен, в седле сидеть не сможет.
– Так Мищенко и поставить. Он и группу соберёт.
– Отлично!
Мищенко дали карт-бланш по набору отряда, и он создал конную группу из кавалерийских частей трёх русских армий в количестве 75 сотен казаков, добавив туда дивизион конных разведчиков барона Маннергейма, две сотни пограничной стражи, полуэскадрон сапёров, три батареи и пулемётную команду. Группа, как говорится, не знала ни сна, ни отдыха: она появлялась в самых неожиданных для японцев местах и не знала поражений. Солдаты всех русских армий говорили о ней с восторгом, называя её «Восточной конницей». И не только солдаты. Лишь за август 1904 года Павел Иванович был пожалован в генерал-адъютанты, то есть включён в свиту Его Императорского Величества, получил орден Св. Станислава и украшенное бриллиантами Георгиевское оружие «За храбрость». Не обходили наградами и его подчинённых.
Но 20 декабря 1904 года командующий обороной Порт-Артура генерал Стессель неожиданно сдал крепость, и это резко обострило положение русских войск. Петербург требовал от главнокомандующего всеми русскими силами в Маньчжурии генерала Куропаткина активных боевых действий и победоносных сражений. Штаб верховного не нашёл ничего лучшего, как повторить глубокий рейд конницы по тылам японской армии, и взоры генералов вновь обратились к Мищенко. Снова была сформирована мобильная группа в составе двух казачьих дивизий, Урало-Забайкальской и 4-й Донской, конной бригады, драгунского полка и других подразделений – всего около 7000 бойцов: 72 с половиной сотни, четыре «охотничьи команды», 22 орудия (1-я и 2-я Забайкальские казачьи батареи) и 4 вьючных пулемета.
Группа собиралась под знаком особой секретности, но, как вскоре стало ясно, в главном штабе Маньчжурской армии, куда стекались сведения о формировании отряда и маршруте движения, засели шпионы. Как выяснилось позже, каждый шаг Мищенко становился известен японскому командованию.
Павел Иванович со своими штабистами разработал план разрушения железной дороги от Ляояна до Дальнего, но главной целью ставилось взятие порта Инкоу, через который шло снабжение японской армии. Мищенко рассчитывал на высокую мобильность отряда, даже объявил, что придётся оставлять раненых и убитых, поэтому участие в походе должно быть добровольным. Марьяне генерал в зачислении отказал, но получил в ответ такой взрыв негодования, что невольно стушевался. Все его увещевания успеха не имели.
– Пойми ты, ради бога, – говорил он, пытаясь обнять подругу, но она уворачивалась от примирительной ласки, – там всюду будет смерть, и я не хочу тебя подвергать…
– Оставь объяснения при себе, – отвечала она, ускользая от очередной попытки объятия. – Разлюбил, надоела – так и скажи. Я не из института благородных девиц, переживу.