Повисло тягостное молчание.
– Как его назвали? – после длинной паузы спросил Иван.
– Сяопин. – Сяосун усмехнулся: – Почти Саяпин.
– Где они? – Иван схватил его за руку. – Я хочу их видеть!
– Зачем? Цзинь живёт с русским инженером. Ты только всё испортишь. У вас разные дороги. Я знаю, что ты женат, у тебя тоже сын. Вот и живи своей жизнью, не лезь в чужую.
В ночи внезапно ухнула выпь. Сяосун высвободил свою руку и встал.
– Мне пора. Не гоняйся за нами, мы уходим на юг. Далеко. Прощай!
– Ради Бога, скажи, где они?
– Нет! – отрезал Сяосун и исчез, словно растворился в ночной темноте.
Иван продолжал сидеть у потухшего костра, оглушённый известием о сыне. Мысли метались, путались, он понимал, что должен встать и проверить… Чего проверять, командир? Живы ли товарищи? Ежели те самые, о которых сказал Сяосун, так они тебе не товарищи! Или – что с караульными, почему не подняли тревогу? А может, ты вообще остался один?
В ушах звенел колокольчик: «Цзинннь!» – прерываемый глухими ударами сердца: «Сяо… пин… Сяо… пин… сын… сын…»
Сын!.. Он должен их найти!..
А как же Настя, Кузя?! Может, и верно, надо послушаться Сяосуна и не вмешиваться в чужую жизнь? Чужую? Почему – чужую?! Ведь это его Цзинь и его сын! Как теперь жить, не зная, где они, как они?!
Забыть? Это невозможно! Как забыть, если знаешь? А знание – это теперь на всю жизнь. На всю жизнь!
И вдруг ударило в голову: «А что, если это – месть?! Ну да, конечно же, месть. Месть Сяосуна ему, Ивану, за сестру, за отца и мать, за всех убитых тогда китайцев. Да, Ивана не было среди убийц, но он – русский, значит, отвечает за всех. Должен отвечать! И эта мысль – тоже на всю жизнь?»
…Утром отряд не досчитался троих. Они лежали рядом на берегу озера, головы были в воде.
– Спьяну ли чё ли? – спросил простодушный Илька.
Так и порешили: спьяну. Нарушили приказ в походе не пить, вот и поплатились. Хоронить повезли домой, в Благовещенск. Тем более что пора было возвращаться, все припасы подошли к концу.
А хунхузы исчезли, ушли в неизвестном направлении.
Есаул Саяпин перевёл дыхание и нажал кнопку электрического звонка возле двери, на которой красовалась медная начищенная табличка «Инженеръ Ваграновъ Василий Ивановичъ». Всё-таки очень тяжело приносить в семью убийственное известие, а именно с таким он пришёл в дом своего друга.
Они встретились накануне битвы под Мукденом. Группе Фёдора Саяпина числом в триста сабель, сформированной из казаков Амурского, Уссурийского и Забайкальского войск, была поставлена задача скрытно обойти правый фланг 5-й японской армии и ударить ей в тыл в момент наивысшей фазы сражения. Эту самую наивысшую фазу должен был определить командир группы. Для усиления эффекта казакам придавалась конная батарея в четыре скорострельных полевых пушки. Командиром батареи оказался капитан Василий Вагранов.
Конечно, оба обрадовались, обнялись, расцеловались, а вот посидеть почаёвничать не довелось. Резко изменилась боевая обстановка: японцы неожиданно провели массированный артиллерийский обстрел русских позиций, за которым последовала фронтальная атака пехоты. О скрытном обходе японского фланга уже не могло быть и речи.
Конные четвёрки вынесли ваграновские пушки на плоскую высотку, с которой открывался хороший и в ширину, и в глубину вид на цепи противника. Лучшей огневой позиции было не сыскать, только обустраивать её времени не оставалось: слишком быстро развивалась японская атака. Артиллеристы развернули орудия на прямую наводку и начали бить по левому крылу атакующих на всю его глубину. Двадцать шрапнельных снарядов за пару минут настильным веером способны остановить целый батальон. Что и произошло.
Первые же разрывы над головами, вопли и стоны раненых, брызжущая кровь внесли в ряды бегущих к русским окопам сумятицу. Движение вперёд резко замедлилось, многие остановились, а кто-то начал пятиться и даже поворачивать назад. Однако японские офицеры криками и палками быстро навели порядок и направили часть солдат против артиллеристов.
Короткими перебежками, несмотря на потери, те добрались до высотки, и вокруг пушек закипела рукопашная схватка. У артиллеристов были револьверы и тесаки, кто-то сумел ими воспользоваться, но в основном дрались по-русски – кулаками. Перевес, однако, был на стороне японцев, и уже было ясно, чем всё закончится, но тут наконец-то из-за берёзовой рощицы, невозмутимо шелестящей листвой в тылу батареи, вырвалась казачья лава, и картина схватки резко изменилась: японцы всей массой устремились обратно, к своим окопам, но мало кто до них добрался – большинство сложили головы под клинками казаков.