– Я согласна, – твёрдо сказала Цзинь. – Только не говорите про меня Саяпину.
– А я и не думал говорить, – слегка удивившись, ответил Василий.
Сведения Цзинь о Сяосуне немного устарели: брат был уже не цзыцзяньу в банде Бэй Вэйшенга, а бань даньцзя ды, заместитель главаря. Свой пост он заслужил главным образом беспощадностью к иностранцам, особенно к русским, но, надо отдать справедливость, только к мужчинам: стариков, женщин и детей сам не трогал и подчинённым запрещал чинить насилие. Не испытывал жалости к богатеям и китайским чиновникам, однако не трогал японцев, так как считал их естественными врагами русских. Он и предположить не мог, что по прошествии нескольких лет это сослужит ему неоценимую службу.
Место «мастера письма» в банде было уважаемым, поскольку грамотных среди хунхузов раз-два и обчёлся, а писать и считать приходилось достаточно много, особенно после подавления «боксёрского» восстания. Многие банды значительно выросли за счёт приёма «боксёров», дезертировавших солдат и даже офицеров китайской армии, безработных носильщиков, а бянь тао – «охотничьи угодья» хунхузов – заметно оскудели. Зато снова появились торговые караваны и заработали баоцзюйцзы – страховые компании по их охране. Хунхузы разделились: одни банды нападали на караваны, другие охраняли, и трудно было иногда сказать, что выгодней.
Банда Бэй Вейшенга усердно трудилась на обоих поприщах попеременно. Кстати, это была идея Сяосуна, и сюнди – братья по банде – были ею очень довольны, поэтому охотно избрали «мастера письма» заместителем паотоу. Бэй, конечно, не обрадовался, что восемнадцатилетний мальчишка стал вторым человеком в банде, но возражать не стал: его самого не избирали, он получил свой пост по указанию дацзя ды, главы «большой банды».
Какое-то время Сяосун совмещал две должности, так как найти себе замену по первой оказалось непросто. Никто из членов их банды не умел писать иероглифы, даже самые простые, а «мастеру письма» полагалось знать не меньше тысячи, хотя, по правде говоря, для деревенской переписки хватало и половины.
Помог Сяосуну случай, можно сказать, невероятный для такой глуши, как север провинции Хэйлунцзян. Банда Бэй Вэйшенга охраняла торговый караван с чаем, и караван остановился на отдых в городке Бутха. Сяосун в таких случаях обычно захаживал на местный базар-шичан, нравилось ему наблюдать за шумными торговцами, попивая в дымной забегаловке из крохотной стопочки гаоляновую водку или из кружки пенную брагу. Нередко во время посиделок он вылавливал из подслушанных разговоров полезную для банды информацию, после чего его сюнди совершали весьма успешный налёт на местного богатея или чиновника.
В этот раз он обратил внимание на мальчишку лет шестнадцати, сидящего в стороне от торговых рядов за небольшим столиком, на котором лежали две стопки бумаги – одна белая, рисовая, другая жёлтая, тростниковая – и стояли письменные принадлежности – бутылочка с тушью или чернилами и бумажный стаканчик с кистями. Мальчишка явно умел писать иероглифы и занимался составлением писем для желающих. Разумеется, за плату.
Сяосун неплохо знал и любил каллиграфию, что и выдвинуло его из рядовых хунхузов. Знанием этим он обязан был отцу, а тот – своему, даже не отцу, а деду, который в юности брал уроки у Хуан Шэня, художника, поэта и мастера каллиграфии, одного из знаменитой группы «Восемь чудаков из Янчжоу». Уличные писцы не были редкостью даже в столь глухой провинции, какой считался Хэйлунцзян, но чтобы стать им в таком юном возрасте, это казалось совершенно необычным. Впрочем, желающих написать письмо это не смущало: мальчишка не скучал и на чашку риса, а то и кусок мяса зарабатывал без особых усилий.
Конечно же, Сяосун не мог не подойти, чтобы проверить способности юнца. Он и подошёл. Писец поднял голову, коническая шапка соскользнула на затылок, и Сяосун остолбенел: из-под шапки на чистый гладкий лоб выпала седая прядь. Что же испытал, что должен был пережить этот мальчик, если стал подобен старику? Ведь, судя по лицу, он младше Сяосуна лет на пять, не больше! Глаза их встретились, и всё им пережитое Сяосун увидел не только в седине, но и во взгляде писца. В бездонно-чёрных, полных тоски и боли глазах.
– Что угодно господину? – встал и согнулся в поклоне писец.
Сяосун, не отвечая, потрогал бумагу – проверил на качество, вынул и осмотрел кисти – как он и предполагал, из шерсти зайца, самые дешёвые, но сделаны на удивление тонко.