Дионисио выглядит лучше. Получил письмо от своих из Монте, впервые его обнадеживают насчет Вики; с прошлого четверга та плачет, иногда подолгу, и ее взгляд стал что-то выражать, правда еще неизвестно, что именно. Врачи теперь настроены более оптимистично. Если она поправится настолько, чтобы перенести аборт, попытаются сделать его. Это было бы неплохим выходом. Отец Вики пишет ему, что в воскресенье кто-то при ней упомянул Дионисио, и она улыбнулась. Почти незаметно, но улыбнулась. Нужно видеть, как ухватился Дионисио за это подобие улыбки.
Мы встречаемся в кафе напротив площади Италия. Дионисио показывает мне письмо, и я еще более воодушевляю его: «Вот увидишь, все наладится. Привезешь ее сюда, и начнете жить». — «Ты думаешь?» Конечно, я так думаю. Нужно верить, другого средства нет.
Иду в «М». Мою руки, когда влетает мальчишка (двенадцати или тринадцати лет) с горящими щеками и выпаливает мне: «Ваш друг сказал, что убегает. Полиция». — «3десь?» — «Нет, на углу». Тут уж не до «спасибо». С недомытыми руками выскакиваю из туалета и спешу к двери. Официант перехватывает меня и, естественно, думает, что я хочу удрать, не заплатив, — кричит мне издали. Оставляю ему купюру (с чаевыми и прочим) на стойке и выхожу на улицу. Но вопль официанта-галисийца насторожил полицию. «Этот», — говорит один, «Вон тот», — передает другой. Мне вовсе не льстит такая известность. Мчусь как олень, как два оленя, как три оленя. За вашим покорным слугой устремляется настоящая полицейская лавина. Еще не представляю, как выкручусь. Понимаю только, что на этот раз по глупости не попадусь. И по недомыслию, и вообще никак. Не попадусь. Проскальзываю между семью или восемью автобусами, которые потом сворачивают па улицу Лас-Эрас. Правда, чтобы убежать, чуть не попадаю под колеса. Оступился, но вновь обретаю равновесие и вскакиваю в автобус. Ни шофер, пи пассажиры не обмолвились ни словом, хотя всем ясно, что я не со свадьбы. Агенты мечутся в истерике. Останавливают автобусы, заглядывают внутрь, иногда входят, похоже, требуют документы. Один сеньор в галстуке поднимается со своего места, встревожив меня. «Садитесь». Понимаю и сажусь. Заодно приглаживаю вихры. Я уже прилично выгляжу. Полиция останавливает машину. «Никто не впрыгивал сюда?» Шофер морщинит лоб. «Я впрыгнул», — говорит ангел-хранитель, который уступил мне место. «А-а… — бросает полицейский с презрением и устало. — Валяй дальше!»- приказывает он водителю. Сеньор ангел на меня и не смотрит. Другие — тоже. Когда подъезжаем к улице Лаприда, я соскакиваю с автобуса и захожу в супермаркет. Стою двадцать минут в очереди и в конце концов расстаюсь со своими капиталами, покупая шесть коробок спичек. Кассирша смотрит на меня с изумлением, будто я Нерон. Наверное, ей хочется вызвать пожарных.
XVIII
В Онсе жизнь стала невозможной. Всегда таскаю с собой документы, деньги, записную книжку. На всякий случай. Дионисио тоже спасся, но едва-едва. Рассказывает, что сбежал благодаря сумятице, возникшей вокруг меня. А все из-за того недоверчивого галисийца. «Тебя засекли», — сообщает мне Дионисио, и я ему верю. Каждый из тех, кто кричал «Этот!», сохранил меня на своей сетчатке. «Нет, — говорит Дионисио, — тебя раньше засекли. Ты числишься в уругвайской секции на улице Морено. Мне передавал тощий Диего. Ты же знаешь, у него есть знакомства. Один человек видел список. Диего там еще нет. Но на всякий случай бережется. Просит тебя позвонить завтра, ты знаешь куда».
Ну ладно. Не так уж я удивился. Иду в пансион. Точнее говоря, приближаюсь. За два квартала сталкиваюсь с мужем многозвучной дамы. Он хватает меня за локоть: «Донья Роса велит, чтобы тебя и близко не было. Сегодня утром за тобой приходили. Мы ждем тебя на всех четырех соседних улицах, и первый, кто тебя заметит, должен предупредить». Он отдает мне сумку. «Это твоя одежда. Донья Роса просит позвонить ей, только не называй себя. Назовись Сервандо». Наконец-то у меня имя, которое звучит как у подпольщика: Сервандо.
XIX
Диего устроил мне ночлег на неделю. «Ты должен исчезнуть. Через неделю посмотрим, куда тебя деть», Он сам вызвался поговорить с хозяином издательства: этот человек поймет, я уверен. «Скажи мне, тощий, почему?» — «Что почему?» — «Почему я должен исчезнуть и здесь?» — «Потому что тебя ищут, чудак. Или хочешь, чтобы тебя взяли? Послушай, тут долго не возятся. Прихлопнут, и точка. Закон о попытке к бегству». — «Ладно, но за что?» — «Ох, спроси что-нибудь полегче!» — «Единственное политическое, что я сделал в своей жизни, — отнес розу». — «И тебе кажется этого мало?»
Я нахожу в записной книжке номер Скажем-Исабели. Звоню ей в кафе. «Кто-о-о?» — слышен голос декоратора. Вешаю трубку. Боли в груди не ощущаю, так что инфаркта нет, и я не влюблен. Тем лучше.
Паскудно прятаться, но что поделаешь. Иду по улице Висенте Лореса (северный район пока еще не так опасен). Прежде чем исчезнуть, я хочу дойти до почтового отделения. В книжной лавчонке покупаю красивый конверт и пишу на нем адрес и настоящее имя Скажем-Исабели. Перед тем как опустить записную книжку в конверт, зеленым карандашом пишу на ее обложке большими печатными буквами; «Должен уехать. Целую. А это прочитай, поудобнее устроившись на «мебелище». Посылаю, потому что надеюсь — в тебе еще не все потеряно».