Олег с Николаем Петровичем вышли на кухню покурить. Разговаривали вполголоса. Беляев рассказывал о своей чеченской службе. Старик говорил мало, глядел перед собой и часто вздыхал. Зашел разговор и о Лене. Олег знал, что Андрей познакомился с ней в Ростове, где он дослуживал срок после контузии. Потом она приехала к нему в Москву, и здесь они жили, спали за ширмой, а Николай Петрович поставил себе раскладушку на кухне. Готовились к свадьбе.
— Значит, Лена теперь уедет в Ростов? — спросил Олег.
Старик кивнул.
— А как же ребенок?
Тот обреченно махнул рукой:
— Какой уж теперь ребенок. Зачем он ей одной?
Пашка смотрелся очень представительно в белой сорочке и черном галстуке-бабочке. Он был высокого роста и могучего сложения и передвигался за залитой светом стойкой неторопливо, как огромный океанский теплоход. Рассчитавшись с клиентом, заказавшим джин с тоником, Пашка поднял глаза от выдвижного ящичка, куда сбрасывал деньги, и прищурился, вглядываясь в крепкого стройного русоволосого парня в полосатой футболке, выросшего перед стойкой.
— Олег? Смотри-ка, а я тебя и не узнал! — Пашка добродушно рассмеялся. — Значит, долго жить будешь.
— Привет, Паша, — Беляев уселся на табурет. — Я тут, в Москве, ненадолго. Можно считать, проездом. Решил заглянуть к тебе, посмотреть, как ты устроился.
— Нормально устроился. Мне тут пока нравится. Хочешь выпить? Я угощаю.
— Давай.
— Сделаю тебе двойной бурбон.
— Это что такое?
— Самый клевый штатовский напиток. Чейза читал?
—Нет.
— Ну и зря. Там у него все сыщики пьют исключительно двойной бурбон.
Однако шутливое настроение сразу слетело с Пашки, когда он узнал о смерти Андрея. Он сразу посерьезнел, взглянул на Олега сосредоточенно.
— Я слышал об ограблении обменки на Профсоюзной, читал в «Комсомольце». Но мне почему-то в голову не пришло, что это та контора, где работает Андрей. Там же, на Профсоюзной, обменок полно…
Олег отпил из бокала, оглядел полутемный зал, наполнявшийся посетителями.
— А я думал, ты больше знаешь, чем написано в газете… — сказал он.
Пашка тяжело вздохнул.
— Откуда? Да и не стоит соваться в такие дела. Меньше знаешь — лучше спишь.
— Их найдут?
— Может быть. Но шансов мало. Раскрываемость вообще сейчас низкая.
Он сделал знак какому-то парню, одетому как он, встать вместо него за стойку. Они с Олегом уединились с бокалами за служебным столиком в углу. Выпили за помин Андреевой души. Вспомнили чеченскую службу, боевых товарищей.
Беляев косился на публику. Кое-кто был уже сильно пьян. В некоторых он без труда определил наркоманов. Трое крепких бритоголовых молодчиков, сидевших возле грохочущих динамиков аудиоаппаратуры, вели себя особенно вызывающе.
— Мытищинская братва, — перехватив его взгляд, сказал Пашка. — Весь район схвачен ими. Ну, не этими тремя конкретно, а ихней бандой. Эти-то так, мелкие сошки. Бар каждую неделю отстегивает мытищинцам.
— Много?
Пашка невесело усмехнулся.
— Все-то тебе скажи… Какая разница?.. Приходится платить. Тут все им платят. Ларечники, проститутки, магазины… Их территория.
— А то я смотрю, эта троица чувствует себя здесь как дома.
— Получили с нас деньги, еще и жрут на халяву.
— А обменные пункты платят? Ведь обменка, где убили Андрея, тоже, выходит, на их территории.
— На их, — кивнул Пашка. — Но насчет того, платит ли обменный пункт, — не знаю. Наверное, платит. Уж очень крутой народ в этой банде. С ними лучше не связываться.
— Но если это их территория, то они, наверное, должны знать, кто участвовал в налете? Может, это были их люди?
— Вряд ли. Скорее всего какие-нибудь залетные. Мытищинцы ведь здесь занимаются в основном только рэкетом…
— А если обменный пункт, скажем, отказался платить? Могли они наехать на него?
— Так круто? — Пашка в сомнении покачал головой. — Замочили сразу троих… Нет, им на их территории такого не нужно… Лишний шум.
Они умолкли, наблюдая за бритоголовой троицей, которая затеяла перебранку с парнями с соседнего столика. Один из молодчиков встал, угрожающе размахивая бутылкой, повскакивали со своих мест и остальные. Завизжали девицы. Крики тонули в скрежещущем, бьющем по барабанным перепонкам грохоте музыки. Танцующая толпа смешалась, все взгляды устремились на бритоголовых. К их столику уже спешили охранники в камуфляжной форме. Вежливые уговоры, видимо, не возымели действия. Молодчики и с охранниками заговорили на повышенных тонах. Не унимались и парни с соседнего столика. Мытищинцы матерились и размахивали руками. Охранники принялись подталкивать буянов к выходу. Те упирались. За мытищинцами двинулось несколько человек из тех, с которыми они сцепились.
— Чувствую, на улице будет драка, — бесстрастным голосом заметил Пашка.
— Такое у вас часто бывает? — спросил Олег.
— Случается, — уклончиво ответил приятель. Олег закурил. Мытищинцев вывели из помещения, и все в зале вошло в прежнюю колею. Танцы продолжались.
— Ну, мне надо работать, — сказал Пашка, вставая. — А ты, если хочешь, посиди еще. Выпивка за мой счет.
Он ушел, а Беляев еще некоторое время сидел в одиночестве, курил, смотрел на танцующих. К нему подсели две размалеванные девицы, одна нахально схватила его за рукав. Олег спокойно отвел руку, раздавил сигарету в пепельнице, встал и направился к выходу.
Был уже поздний вечер. Сверкали неоновые огни, отражаясь в стеклах припаркованных у тротуара машин. Поодаль, в тени небольшого сквера, мелькали темные силуэты. Драка была в разгаре. А в дверях бара, скрестив на груди руки, стояли охранники и с явным удовольствием наблюдали за потасовкой. Олег тоже остановился посмотреть.
Губы его кривились в усмешке. И это называется «бандиты»! Даже драться толком не могут. Дерущиеся носились среди деревьев, сталкивались, слышались характерный звук ударов, короткие выкрики и ругань. Кто-то уже лежал на газоне. Один из бритоголовых отбивался от троих, держа в руке «розочку» от расколотой бутылки. Временами из полутьмы сквера на освещенный тротуар выбегали окровавленные парни. Наскоро утеревшись, они снова возвращались в сквер.
Троица дралась отчаянно, отбиваясь от численно превосходивших их противников. Никто из мытищинцев и не подумал удрать, так что, минут пять понаблюдав за дракой, Олег изменил о них мнение. Один из бритоголовых лежал на земле, его месили ногами сразу четверо; двое других, все в крови, отходили к машинам.
В мозгу у Олега мелькнула мысль. Чем он, в конце концов, рискует, если поможет мытищинцам? Намнут малость бока, только и всего. Зато в случае успеха можно будет задать им пару вопросов. Как знать, вдруг что-нибудь прояснится насчет налета на обменку?
Он вошел в сквер. Парни, наседавшие на бритоголовых, были такими же крепкими, как они, знали кое-какие приемы борьбы, но уже порядком выдохлись, к тому же появление Беляева было внезапным. Они слишком поздно среагировали на появление нового противника. Олег подошел к тем, которые лупили бритого ногами, взял двух из них за шеи и, с силой встряхнув, столкнул лбами. Они тут же вырвались, но Беляев увернулся от ударов и сам влепил ближайшему к себе амбалу хук справа в челюсть. Мытищинцы, не ожидавшие подмоги, изумленно выпучились на него. Потом, отлепившись от металлической сетки ограждения, к которой их прижали, с яростным ревом бросились на своих противников.
Тут, наконец, охранники бара сочли возможным вмешаться в драку. Лениво помахивая дубинками, они направились к скверу. Обе враждующие стороны поспешно покинули поле боя. Двое мытищинцев подхватили своего товарища, безуспешно пытавшегося подняться с земли, и оттащили в безопасное место к машинам. Тот стонал, морщился от боли и надрывно кашлял.
— Ну, как ты, Долдон? — Один из бритых наклонился над ним.
—Дышать… больно… — с усилием выговорил потерпевший.
— У него переломаны ребра, — со знанием дела сказал Олег, стряхивая с брюк налипшую траву.
Оставив товарища лежать, мытищинцы принялись приводить себя в порядок. У обоих лица были разбиты в кровь, причем у одного была разодрана щека осколком бутылочной «розочки», и кровавый кусок мяса отвратительно свисал со скулы. Кровь из раны текла потоком, заливая майку на груди. Парень стонал от боли и грязно ругался, прижимая к лицу какую-то тряпку, которая вся пропиталась кровью.