Оказалось, что приезд самого Досплю связан именно с гопаком. Сегодня он смотрит местный гопак, а ночью выезжает в Киев, смотреть тамошний. Нет, нет, он непременно будет и у нас на спектакле, он посмотрит начало, но потом, — он очень сожалеет, но это его бизнес, — он должен видеть гопак. Спектаклем целиком он насладится уже в Монреале. Он уверен, что имя Гены Новавитова привлечет полный зал русских, у них у всех русское телевидение.
Он вежливо, но крепко стиснул мои плечи.
— Иван! Иван! — заклекотала Елизавета Трифоновна (она произносила «н» в нос, на французский манер). — Иван! Это не Гена, это Женя, наш чудесный актер. А Гена Новавитов сейчас готовится к спектаклю, он у себя в номере и просил ему не мешать.
Фима Соткин открыл и захлопнул свой широкий рот, похожий на мягкий старинный кошелек, звякнули искусственные зубы.
— Женя?! — крикнул Досплю, не выпуская меня из объятий. — Пардон! Я думал, это Гена. Ничего! Мы еще увидимся, в Монреале я всех буду знать, а сейчас уже знаю Женю! А? Ничего! Как дела? (Он говорил по-русски, но теперь как бы совсем в переводе с иностранного.)
Елизавета за спиной Досплю делала нам большие глаза и прикладывала палец к губам. Мы и молчали. Только улыбались и утвердительно трясли головами.
— Не спал ночь. Самолет. Надо силы. Увидимся. Немного сна, — говорил Досплю, пожимая нам руки.
Он вышел, и тогда мы накинулись на Елизавету.
— Где Гена? Прилетел? Он здесь?
— Не говорите мне о Новавитове, он поставил меня в немыслимое положение, но мы играем. Мы играем?
— Лиза, душка, мы, стал быть, играем, только кто кого? Я сказал Юре… — начал Соткин, но Елизавета его перебила.
— Знаю! Вернее, не знаю. Насчет женского костюма надо решать. Сейчас! Я вызвала женских костюмеров.
Тут я рванулся.
— Елизавета Трифоновна, если без моей роли можно обойтись, то зачем тогда вообще мне это нужно? И вам зачем это нужно?! Зачем?
— Это пьеса, Женя! Это театр! — крикнула Елизавета. — Такая пьеса, такая жизнь, и у нас закрытие гастролей. Хотите поставить жирную кляксу на финал? Хотите обидеть полторы тысячи зрителей? У нас аншлаг. Сейчас привезут Ко-рецкого, и если его правильно побрили…
— В каком смысле?
— Если его правильно побрили, мы будем играть.
Стоп! В этот момент сверкнула молния в моей голове, и я прозрел. Значит, они решили не заменить Гену, они решили выпустить Корецкого, КАК БУДТО это Гена Новавитов???!!!
Вот это да! Чудовищно, но гениально. Андрюша с Геной не похожи, но возраст и рост примерно одинаковые. Фирменные знаки Новавитова — шляпа, под ней лысина и черные очки. Издалека, в большом зале, — может проскочить. Андрюша Корецкий всегда считал себя обиженным. С самого начала. Конечно, он должен был играть Конрада. ЕСЛИ БЫ! Да в том-то и дело! Если бы специально на эту роль не пригласили Новавитова. Да! Если бы Андрюша, а не Новавитов снимался во всех сериалах и числился секс-символом страны. Если бы! Но было так, как было. Играл Гена, а у Андрюши постоянно было плохое настроение и нарастающая злоба на всех и вся.
Ай-ай-ай! Андрюша так презирал коммерческий театр и любую показуху. Но вот трахнул гром, появился шанс. Ты хотел играть Конрада? На, играй! Только обрей наголо голову и забудь, как тебя зовут. На, играй! Ай-ай-ай! И Андрюша согласился?! Ай-ай-ай!
Мои обиды и претензии показались мне мелочными. А Соткин уже убежал примерять женский костюм, и ему было плевать, что в программке будет, как всегда, напечатано в списке действующих лиц: «Баронесса — нар. арт. М.П. Ка-шеварова».
4
Была репетиция. Заперли на ключ все двери в зрительный зал, чтоб свидетелей не было. Но все равно в кулисах стояли все техники и обслуживающие и всхлипывали от смеха. На сцене помреж громко суфлировал текст. Но все покрывал непрерывный визг Юрия Ивановича.
— Это я вымарал! Этого куска нет! Сразу вход Садовника. Садовник!
— Так это вы Садовник, Юрий Иванович!
— Да, да, да, я! Я вхожу. Пропускаем эту сцену, это я знаю. Дальше! Баронесса! Фима, появляйся в верхней двери.
Фима появился в верхней двери, и тут смеховые рыдания охватили всех.
И был спектакль.
С первым звонком впустили зрителей. По трансляции было слышно, как наполнялся зал. Переговаривались, кашляли, скрипели стульями. Всегда понятно по звуку, много народу или не очень. На этот раз было очевидно — переполнение. Океанский прибой. Я сидел перед зеркалом у себя в гримерной, вполголоса говорил своему отражению: «Женщины всегда хотят больше того, что мы способны им дать». Вроде органично. Взгляд такой холодный и насмешливый. Нормально. Я еще и еще раз подклеил уголочки новеньких усов, которые на меня напялили. Я волновался, это нормально. Важно другое. Не хочу показаться лучше, чем я есть на самом деле, но я думал о том, насколько больше волнуются мои товарищи. Особенно Андрюша Корецкий, особенно Фима, хотя Фима — исключение.