– Ты кто? – спрашиваю я.
Он наклоняет голову набок, и я вдруг понимаю, что он совсем мальчишка. Не старше меня, на несколько дюймов выше и очень худой. Но это человек из плоти и крови, не призрак пустошей, что стоял у меня под окном и растворился в ночи.
– Откуда ты пришел? – снова задаю я вопрос, разглядывая его лицо и одежду всех оттенков серого. – Что тебе здесь нужно?
Никакого ответа.
– Сегодня в деревне пропал ребенок. Ты знаешь? – Я всматриваюсь в его глаза, ожидая увидеть признание, может быть, вину.
Он распрямляет плечи, а потом быстро проходит мимо меня, между сараем и домом сестер. Я иду за ним, но и поравнявшись с лачугой, он не проявляет никакого желания остановиться и вступить в разговор. Догнав, я хватаю его за руку и тяну назад. Он вздрагивает и отшатывается, спотыкается о какие-то доски и едва не падает на сарай. Теперь он даже не смотрит на меня, отворачивается в сторону пустоши.
– Скажи что-нибудь! – требую я, подбоченившись. Он переминается с ноги на ногу. – Это ты сманил Эдгара?
Нахмурившись, он, наконец, поворачивается ко мне.
– Мне-то это зачем?
О, так он умеет говорить! Голос у него мягкий и странно глухой, похожий на эхо. Разговаривать он не настроен: он прикрывает глаза и сглатывает так, словно рад был бы вернуть свои слова назад.
– Почему ты прятался от меня вчера?
– А зачем ты хотела меня найти? – спрашивает он.
– Я же сказала. Мальчик пропал.
– Сегодня. Но ты пыталась найти меня вчера. – В глазах у него вспыхивает вызов, но почти сразу искорка гаснет. И он прав, я хотела увидеть его еще вчера, когда с Эдгаром все было в полном порядке. Мне хотелось убедиться, что он реален.
– В деревне Ближней не бывает чужих, – говорю я, как будто этим все объясняется.
– А я не в ней, – он показывает на землю у себя под ногами, и я понимаю. Формально мы находимся за границей деревни, на открытой пустоши. Оттолкнувшись от стены, он выпрямляется в полный рост и глядит на меня сверху вниз.
Он не призрак, не фантом, не тварь с телом вороны и не старик. Он просто мальчишка, такой же реальный и живой, как я. Мои пальцы не прошли сквозь его руку, а его спина довольно громко стукнулась о стену сарая. И все же он не такой, как я. Он не похож ни на кого из тех, кого мне приходилось видеть. И отличается он не только бледной кожей и мрачным видом – у него другой голос, другие повадки.
– Меня зовут Лекси. А тебя?
Но он, кажется, снова онемел.
– Ну и ладно, можешь не отвечать. Но учти, тогда я сама тебя назову.
Незнакомец вздергивает голову, и клянусь, в углах его губ мелькает улыбка, то ли грустная, то ли насмешливая. Но он ничего не отвечает, а улыбка – да и была ли она? – исчезает на бледном лице.
– Не назвать ли тебя Робертом или Натаном? – размышляю я вслух, всматриваясь в его черты. Глаза. Волосы. – Нет, лучше Коул.
– Коул?[2] – тихо переспрашивает он, наморщив лоб. – Почему?
– Из-за твоих волос и глаз. Ты будто весь в угле. Или в золе.
Он хмурится, опускает глаза.
– Тебе не нравится?
– Нет, – хмуро признает он. – Не нравится.
– Что ж, очень жаль, – весело говорю я. – Но если не скажешь своего имени, я буду звать тебя Коул.
– У меня нет имени, – он вздыхает, наш разговор ему явно в тягость.
– У всех есть имя.
Между нами повисает молчание. Мальчишка смотрит на траву, а я на него. Он нервно ерзает, как будто ему плохо здесь со мной, как будто мой взгляд причиняет боль.
– Что обидно? – вдруг спрашивает он.
– Ты о чем?
– Ты сказала там, у двери, что это обидно. Что ты имела в виду?
Я скрещиваю руки на груди. Ветер усиливается.
– Прийти за тобой в такую даль и не найти. Это было обидно.
– Есть хоть какие-то мысли о том, что с ним случилось? – спрашивает он. – С пропавшим мальчиком?
– Нет. – Я оглядываюсь на дом сестер, надеясь, что у них могут быть мысли. – Никто ничего не знает.
Включая меня саму. С утра я ничуть не продвинулась в поисках Эдгара. Не знаю почему, но что-то так и толкало меня прийти сюда, поговорить с этим парнем… которому, похоже, нечего сказать. Оглядываюсь еще раз, последний.
– Лучше тебе было бы прийти в деревню открыто, назвать себя. А теперь ты под подозрением.
– Ты тоже меня подозреваешь?
Ноги у меня прирастают к земле.
– Я тебя не знаю.
И снова я вглядываюсь в него. Что-то далекое и печальное есть в нем, в этом худом мальчике с запавшими глазами, в его выгоревшем дорожном плаще. Я стараюсь не моргать, потому что опасаюсь, что, когда открою глаза, его здесь не будет. Выпятив подбородок, он будто старается разобрать чей-то далекий голос. На какой-то миг он кажется мне невыносимо потерянным – а уже в следующее мгновение он поворачивается и уходит прочь, в холмы, стараясь, чтобы как можно больше цветов и трав оказалось между нами.