— Я лишь из чисто лингвистического интереса, — сделав невинные глаза, сказала эйянка. — Обещаю, что не стану его произносить.
— Это более сильный синоним, — хихикнула Леся. — Иди сюда, на ушко скажу.
Эта близость к Айяле пробуждала в ней странное чувство — будто лёгкие искорки падали и нежно таяли на коже. Её рука сама потянулась к коротким тёмным волосам эйянки, но они были искусственными — частью маскировочного костюма.
— А ты через этот костюм вообще что-то чувствуешь? — полюбопытствовала она.
— Не очень хорошо, — призналась Айяла. — Он задерживает до девяноста процентов тактильных ощущений. Я не могу в полной мере ощутить тепло твоей кожи... моя Гуттиэре.
— Ну, так сними его, — предложила Леся. — Я всё равно уже видела вашу внешность, когда ты мне вводила в мозг сведения о вас. Я не испугаюсь, правда. Можешь быть собой и не маскироваться под человека.
— Хорошо. — И губы Айялы приподнялись уголками в намёке на улыбку.
Она нажала что-то на задней стороне шеи, и человеческая оболочка сползла с неё, как кожа со змеи — вместе с комбинезоном. Под ним, впрочем, оказался его двойник — Айяла предстала перед Лесей отнюдь не нагишом, зато без волос. Её красивый и блестящий, изящный череп был начисто лишён даже пеньков волос, даже намёка на корни. Цвет её кожи был довольно смуглый — как какао на молоке. Кожа лоснилась и поблёскивала, как атлас. На месте бровей мерцали вживлённые голубые стразы разного размера — по четыре на каждую бровь. Нос оказался ещё тоньше, с узкими ноздрями, а рот — плотно сжатый, тонкогубый, небольшой. По бокам шеи свисала бахрома из тонких выростов длиной в палец, похожих на макароны. Только глаза оставались прежними — чарующе-фиолетовыми, нереальными, колдовскими.
Рука Леси невольно потянулась к «макаронам». Она не испытывала ни страха, ни брезгливости, только любопытство. Они оказались очень мягкими — нежнее, чем пальчики новорождённого ребёнка. А Айяла от прикосновения вдруг содрогнулась, судорожно втянула воздух и закрыла глаза.
— Что? Больно? — испугалась Леся.
— Нет. Не больно. — Открывшиеся глаза Айялы затуманились, словно от хмеля. — Эти выросты очень... чувствительные. Я ощущаю не боль, а возбуждение. На нашем языке они называются ийялакури. Переводится приблизительно как «нити удовольствия».
Эти «нити» были удивительно приятными и нежными на ощупь, тёплыми и пахли чем-то вкусным, сладким, кондитерским. Какой-то запах из детства. Леся не могла припомнить и понять, что именно он напоминал... То ли изумительно вкусное пирожное, то ли торт, то ли печенье. Волшебное, сказочное ощущение. От него нежно щемило внутри, всё сжималось, ныло. Просто изнывало.
— Любопытно, — проговорила Айяла. — Оказывается, наши феромоны действуют и на вас. Этот вопрос у нас не изучался...
Запах сводил с ума, пьянил крепче вина, ломал все преграды и барьеры. Леся была готова запрыгнуть на Айялу и обхватить ногами, и это не казалось ей странным и диким, неестественным. Если вглядеться, в инопланетном лице проступала особенная красота и гармония. Но больше всего Лесе хотелось ощутить её внутри себя...
— Подожди, ты всё ещё пахнешь алкоголем, — поморщилась Айяла. — Вот, вколи себе. Это очистит твой организм от всех вредных веществ разом. Я взяла с собой несколько ампул на случай отравления.
И она вложила в ладонь Леси небольшую шприц-ампулу с накрытой колпачком иглой.
— Недурной детокс, — поразилась Леся инопланетным технологиям.
Она сейчас испытывала к Айяле полное доверие. Сладкий запах расслабил её, покорил. Её губы сами тянулись к пахнущим вкусным тортом «макаронам», и она почти не почувствовала укола. Лишь комната с ёлкой поплыла в звоне новогодних бубенчиков вокруг Леси, пол ушёл из-под ног, но упасть ей не дали руки эйянки, с виду совсем не мускулистые, но обладавшие железной силой.
— Не пугайся, слабость кратковременна, — успокоила Айяла. — Всё будет хорошо.
Она оказалась права. Дурнота слетела, как дымка, и на смену ей вернулось это безотчётное, безграничное и не признающее никаких рамок желание — слиться, утонуть в объятиях...
— Я хочу знать, как пахнет твоё остальное тело, — шептала Леся в сладком, как торт, полубреду. И вместе с тем сознание оставалось ясным. Оно понимало: она хочет полного слияния, без остатка и без запретов. Делать всё. Отдавать всё и брать всё.
Со стуком раздвинулся складной диван в гостиной, постельного белья Леся даже не расстилала: не до того. Какое уж там...
— Твои глаза намного прекраснее, чем у девушки из фильма, когда они горят страстью, — дохнула Айяла ей в губы. — Ты — лучше, чем она. Я летела к ней, а нашла намного больше, чем ожидала.