Протерев глаза от песка, Ниари и Джулиан увидели, как похожие на чудовища, переливающиеся разноцветными красками аппараты низко летели над базой. Экран цветомузыки вспыхнул богатством цветовых сочетаний, быстро сменяющих друг друга. Люди на площадке бросились в укрытия. Камеры и тарелки радаров вращались, ведя наблюдение за летающими тарелками. Светящиеся объекты снизились над крестом, который, по-видимому, являлся для них световым ориентиром для посадки, и пролетели на бреющем полете вдоль бетонной дорожки в нескольких сотнях ярдов от того места, где находились люди, и внезапно остановились, словно включив тормоза. Затем они снова начали медленно парить низко над землей, выстроившись треугольником, и излучали настолько яркий свет, что на них невозможно было смотреть. Теперь объекты низко спустились к полосе, находясь над ней на расстоянии примерно пяти футов, потом вспорхнули вверх. Казалось, что они заигрывают с Землей, пробуют ее, подбирая пыль и мусор, затем вдруг взлетают, словно испугавшись чего-то.
У Ниари появилась безумная идея спуститься к ним пониже, но, посмотрев на Джулиан, он понял, что та не в состоянии сдвинуться с места.
Ниари показалось, что события развиваются по заранее написанному сценарию, отрепетированному может быть, тысячи раз в процессе подготовки к этому историческому моменту.
Несколько операторов в наушниках подошли к синтезатору, таща за собой длинный шнур, и, закрепив микрофоны, заняли свои места. Они приготовили планшеты и фонарики.
Один из операторов, очевидно руководитель группы, нарушил тишину:
— Ну, что же, джентльмены, начнем?
— Начали! — раздалась команда звукооператоров.
Лакомб и Лафлин, одетые в белые комбинезоны, стояли у синтезатора. За клавиатурой сидел молодой человек, внешне очень похожий на Шекспира. Он, очевидно, очень волновался, сознавая всю лежавшую на нем ответственность. Тяжело дыша, он время от времени вытирал лоб и руки носовым платком.
Церемониймейстер мягко сказал ему:
— Начинайте.
«Шекспир» проиграл первую ноту.
— Звучит громко… Продолжайте! — подбодрил звукооператор.
На гигантском экране цветомузыки появился янтарный свет, который тускнел по мере того, как замирал звук.
— Выше на полтона, — приказал церемониймейстер.
Молодой человек взял вторую ноту. Экран цветомузыки осветился розовым светом.
— Ниже. Мажорная третья.
Новая нота — и новый цвет. На этот раз сиреневый.
— Теперь смените октаву.
Четвертая нота отозвалась эхом, и красивый темно-синий цвет осветил экран.
— Выше. Пятую.
Прозвучала и замерла последняя нота. Экран цветомузыки вспыхнул ярко-красным цветом и постепенно потух.
— Что ж, очень даже неплохо, — сказал руководитель группы.
Затем пять нот прозвучали снова, и экран вновь осветился пятью яркими цветами. Никакого ответа со стороны летательных аппаратов не последовало. Они продолжали парить над базой, излучая яркий свет и мигая.
Лакомб попросил проиграть ноты снова.
— Больше жизни! Прибавьте жизни! — командовал Лакомб.
На этот раз зазвучал целый каскад звуков.
Высоко над ареной на краю выступа Джулиан Гвиллер во весь голос напевала эти пять нот.
— Я знаю эту мелодию, — сказала она Ниари. — Это же мелодия Барри!
Ее глаза наполнились слезами.
— Быстрее, больше жизни! — командовал внизу Лакомб.
Он начал спускаться в направлении парящих летательных аппаратов.
— Больше жизни! Больше жизни! Энергичнее! — повторил он по-французски.
Сейчас с «Шекспира» струился пот, капая на клавиши синтезатора. Он проиграл пять нот очень быстро и громко, и цвет экрана очень быстро менялся от желтого к розовому, потом переходил в красный.
Лакомб уже находился на расстоянии ста пятидесяти ярдов от летательных аппаратов. Те по-прежнему не отвечали.
Снова и снова на синтезаторе звучали пять нот, которые эхом отражались от стен каньона.
У француза не хватило терпения.