Он принялся перестегивать пуговицы рубашки, только теперь обнаружив, что застегнуты они неправильно, что один ее край выше другого.
– Мы были осторожны… изначально… то есть, мы видели, к чему приводит небрежность. Еще там, на войне… для запуска некоторой трансформации нужна малость. Хватит царапины. Обмена биологическими жидкостями и толики энергии. Да… и потому мы были осторожны.
Он пошевелил шеей.
– Ко всему, не знаю, поверите или нет, но мы действительно сосредоточились на теории. Петька пытался понять, что именно отличает измененную материю от обыкновенной. То есть, внешне понятно, но вот суть, та малость, которая и является искрой, которая… в общем, глобально он хотел найти способ обернуть изменения вспять.
– Это невозможно, – сказала Астра, отступая от кушетки.
– Почему?
– Потому что невозможно.
– Это, позвольте заметить, абсолютно ненаучно.
– Зато правда, – она посмотрела на человека с жалостью, как на того, кто в силу рождения своего, способностей, просто-напросто не может понять простейшей истины. – Мертвому живым не стать.
И эти ее слова дали Святославу то, чего не хватало во всей этой истории.
Смысл.
– Не стать, – медленно повторил он. – Но… если очень хочется?
Глава 8
Калерия сидела на подоконнике и лузгала семечки. Вид у нее был презадумчивый, даже мечтательный немного, и Ингвар залюбовался.
Такою же, задумчивою и мечтательною, он впервые увидел ее, тогда, перед самым боем. И семечки она от также лузгала, пусть и устроившись не на подоконнике, но на броне боевого голема. Голем свернулся калачиком, и казалось, будто и вправду способен он греться на солнышке.
– Ты красивая, – сказал Игнвар, как тогда. И Калерия вспомнила, улыбнулась.
А тогда хмурилась.
И теперь едва заметная складочка пролегла по лбу.
…там, под Прохоровкой, от нее пахло ромашками и липовым цветом, медом, разнотравьем луговым. И солнце путалось в распущенных ее волосах, играло влажными прядями. Тогда он не видел ни выцветшей до бела гимнастерки, ни босых ног, ни развешенных на боковых шипах голема тряпок.
Он смотрел на женщину и понимал, что уже не отпустит ее.
Что бы ни случилось.
– Неспокойно, – сказала она. – Не знаешь, когда топить станут?
И поежилась зябко.
– Шуба нужна? – усмехнулся Ингвар.
– Нужна, – Калерия тряхнула головой, и волосы, собранные на затылке в пучок, рассыпались, упали тяжелыми прядями. И вовсе незаметна в них седина, и вовсе не так ее и много, чтобы беспокоиться. – Медвежья.
И глянула искоса, с насмешечкой.
В тот день она тоже вот так глянула на него, сверху, пусть и зная, что в ином своем обличье двуипостасный с легкостью на голема вскарабкается. Но не испугалась, ни первого обличья, ни второго, ни даже наготы его, взгляд не отвела, но прядку за ухо заложила и спросила:
– Семак хочешь?
А он сел на прогретую землю и коротко тявкнул.
– Да ладно, чего я там не видела, – ответила Калерия и рукой махнула, едва не рассыпав семки. – Можно подумать один ты бегаешь.
Почему-то слова эти задели за живое. Бегал-то Ингвар не один.
И как знать, кто еще из стаи заметил такую чудесную женщину? А потому преодолев прежде несвойственную ему стыдливость, он поднялся и спросил:
– Замуж пойдешь?
– За тебя? – а она не удивилась. Разве что самую малость.
– За меня.
– Неа.
– Почему?
Стало обидно. Он ведь хорош. Силен. И первый в стае. И стаю примет, потом, когда вернется домой…
– Я тебя, охламона, в первый раз вижу, – сказала Калерия, – и сразу замуж зовешь. Откуда мне знать, что ты за человек.
И потянулась на солнышке, а золотые волосы ее растеклись рекою.
– Да и ты… меня тоже в первый раз видишь, – добавила она. – И откуда тебе знать, что я за человек?
– Мой.
– Твой, не твой… – усмешка ее вдруг стала кривоватою. – Что, не слышал, чего про таких, как я говорят? Про то, где на войне бабское место?
Ее место было внутри боевого голема первого уровня, массивного создания, способного преодолеть и мертвополье, и темные пути. Огромного, почти неуязвимого, как кажется снаружи, да только горели они неплохо, особенно под асверским зеленым огнем.
– Плевать, – он дернул головой, сразу решив, что если кто пасть откроет, то без зубов останется. И не потому, что ему, Ингвару, есть дело до дураков. Но их дурость огорчает чудесную женщину, которая обязательно станет женой Ингвара.
Ее боги судили.
Даже если сейчас никто в богов не верит.
– Сейчас плевать, а потом…
– Докажу.