Осторожно сложив листы пинцетом, я вернулся в гостиную. Ты спал, вновь сменив позу, и на этот раз она была вполне кошачьей: ты лежал на боку, слегка согнувшись и поджав задние лапы. Я осторожно пристроил твои странички на прежнее место, затем вернул на полку свой архивный хлам, прикрыл дверцу шкафа и вернулся в кабинет.
Мне было совершенно ясно, что самостоятельно расшифровать обнаруженное мне не удастся, и я отправил полученные файлы нашим структуральным космолингвистам, которые все равно годами зря просиживают штаны в своем отделе, придумывая несуществующие языки, с которыми, якобы, человечество когда-нибудь может столкнуться в космосе… Казалось бы, что за глупая идея? Разве можно угадать, каким будет язык существ, о которых мы ничего не знаем? Но нужно отдать им должное: они разработали уйму алгоритмов дешифровки, а так как подпитываются они, в связи с этим, военным ведомством, в чем-чем, а в компьютерных мощностях они не испытывают ни малейшего недостатка.
Потом я поел, положил в твою тарелочку немного сухого корма «Вискас», в другую налил молока и лег спать. Утром я тебя не видел.
− Дурацкая шутка, − сказал руководитель лингвистов, сунув мне в руки пачку распечаток на стандартных листах А4. − Еще раз так пошутишь, будем разговаривать у шефа.
С замиранием сердца сел я за свой рабочий стол и стал читать.
За окном идет дождь настоящий ливень
Ветер бьёт освеженные листья
Знаю, он наломает веток
Но я ни разу там не был
Там за окном другой мир
Я не верил своим глазам. Неужели это написал мой кот?! Тот самый, которому я так и не удосужился дать имя? Серый. Просто серый. Впрочем, поэзия знает и Черного, и Белого… Дальше я читал, не отрываясь, и знал бы ты, как болела моя душа.
Вновь говорил при мне о других котах
Говорил о рыжем коте
О как я это ненавижу!
Говорил о том что с ним я лишь по недоразумению
Жесток и любим
Есть много обид но главная
Когда пресекают твою ласку
Подчеркнуто демонстрируя безразличие
Тогда я жду восход Луны
И беседую с ней о том
С улицы залетела бабочка
Значит лето в самом разгаре
Третье лето моей жизни
Я ловил ее и думал
Будет ли в моей жизни самка
Есть и другие обиды
Когда показывает что я неинтересен
Когда прохладно как должное принимает мои порывы
Когда говорит что отдал бы меня но кому я нужен
Жесток и любим
За шкафом залежи паутины и пыли
Так сладко там было и безопасно в детстве
И сейчас запах детства остался там
Но мне не втиснуться
Уже никогда не втиснуться в детство
Растерянный бреду я по жизни
Растерянный и нежный
Мне кажется я мог бы не есть совсем
Но взволнует ли это кого-нибудь?
Всю ночь из крана капала вода
Другой стоял на подоконнике за стеклом
Я испугался что он понравится
Я шипел на него и гнал почти до прихода
И он перетрусив ушел
Я был доволен и горд
Пришел и сразу уселся рассматривать камни
Когда-то играл со мной
Когда я был дитя я был лучше?
Пушистее хвост? Ярче полосы?
А сейчас при мне сквернословит
Одному бывает хорошо
Когда на улице завывает ветер
А дома тепло и мягко
И можно вылизываться и мечтать
О том как все еще будет
… Их было несколько десятков, этих сентиментальных строф. Я прочел их все и долго не мог прийти в себя. Потом я заспешил домой. От остановки к дому я почти бежал, но по дороге все-таки заскочил в ларек и купил банку «Кити Кэта» с крольчатиной. Я ввалился в свою квартиру с мыслью о том, что теперь у нас начнется новая жизнь. Но меня никто не встретил. Это было странно, но я, холодея, почти сразу догадался, в чем дело.
Я кинулся в гостиную, где была открыта форточка, в кабинет, в спальню… «Кис, кис, кис, − кричал я в панике. − Серый! Серый!..» Но никто не отзывался. Я вышел на улицу и бродил по двору до темноты, не прекращая звать тебя, и в дом вернулся, лишь окончательно утвердившись в бессмысленности своих поисков.