— А у вас отсюда отличный вид, — поправив на переносице очки, сказал Макс, когда другие темы для разговора ненавязчиво кончились.
Вид с нашего балкона был действительно очень даже: прямо под окнами широкое поле с лесополосой у дальнего края — будто и не в городе вовсе дальше окраинные районы цепочкой высотных зданий, плавно переходящих в россыпь маленьких домишек, потом степь и на горизонте — горы. Интерьер нашей гостиной впечатлял гораздо меньше, поэтому Макс был обречен на балконное времяпрепровождение. Ему ещё предстоял закат — правда, темная гряда облаков у горизонта грозила испортить это удовольствие.
— Поле, наверное, застроят, — отозвалась я. — Мэр давно грозится. Так что у нас будет отличный вид на соседские окна.
Макс сдержанно засмеялся — воспитанные люди всегда смеются, когда кто-нибудь шутит. Не помню, куда я тогда смотрела — на смеющегося Макса или на облака, когда вдруг — ну совершенно вдруг, как если бы клацнули выключателем — стало темно.
— Что такое? — прозвучал голос Макса, какой-то даже не очень удивленный.
И секундой позже, когда нас вместе с балконом, домом и, кажется, всей землей как следует встряхнуло:
— Катаклизм…
Нет, наверное, я все-таки смотрела на облака над горизонтом, потому что они обозначились смутно-белым на черном фоне, как на негативе, попав в поле света трех мерцающих лучей, расходящихся из одной точки прямо у нас над головами. Я отключилась раньше, чем увидела эту точку, но, по-моему, успела сообразить, что на поле опускается летающая тарелка. А может, я уже потом догадалась, неважно.
…Пока я приходила в себя, мне казалось, что я просыпаюсь. Думалось о Максе — как он стоит у лестницы в своем верблюжьем пальто — и было неловко начинать день с таких вот мысленных образов. Я раз десять успела себя отругать, и только потом окончательно очнулась и все вспомнила. И заодно открыла глаза.
Попробую описать, что я увидела. В комнате — нет, наверное, в отсеке, — не было абсолютно ничего. Ни кнопок, ни панелей, ни иллюминаторов. Только пол, потолок и стены, образующие правильный куб, все светло-кремовое и в мелкую дырочку. А прямо передо мной у стены навытяжку стоял Макс.
Выглядел он, в общем, неплохо. То есть, если бы Сол пришел ко мне в таком виде, я бы решила, что он явился делать предложение. Или забежал перед официальным визитом в парламент. Но, исходя из обычного вида Макса, сейчас он был довольно-таки потрепанный. И загеленная прядь на лбу распалась на отдельные части, и лацкан смокинга слегка завернулся, и рубиновая булавка съехала набок. Да и о стрелки брюк, пожалуй, уже нельзя было порезаться. Проверить последнее я не могла. Потому что, когда я попыталась сделать шаг вперед навстречу Максу, оказалось, что я буквально прикована к стене. Всем телом — от затылка до пяток. Естественно, я не смирилась с таким положением вещей, но пять минут отчаянной борьбы против невидимых веревок не дали ни миллиметра свободы. Все это время Макс неподвижно стоял, уставившись в стену сантиметров на двадцать выше моей головы. Я перестала пока вырываться и позвала:
— Макс!
Его глаза дрогнули, описали круг и наконец-то остановились на мне. По-моему, он только теперь пришел в себя. А придя, в точности повторил все мои действия: на его лице поочередно отразились удивление невозможностью пошевелиться, легкий испуг, напряжение бесполезной борьбы, досада и настоящий страх.
— Как ты? — спросила я.
Макс несколько раз часто сморгнул, словно проверяя, действуют ли у него хотя бы веки. А может быть, он просто собирался заплакать, но это я сейчас так думаю. Тогда мне подобное в жизни не пришло бы в голову. Поморгав — кстати, я только тут заметила, что очки у него пропали — Макс заговорил, не очень-то обращаясь ко мне:
— Похитили. Запросят миллион, не меньше! И перед выборами. Отец, конечно, заплатит, а если они все равно?!..
— Макс, ты это о чем?
Он ещё раз сморгнул, посмотрел мне в глаза и произнес жутковатым срывающимся шепотом:
— Они могут все равно меня убить.
— Кто?
Он повел бровями — пожать плечами было бы сложно.
— Те, кто меня похитил.
Полностью развившаяся прядь упала у него со лба на левый глаз, и Максу пришлось дунуть снизу, чтобы откинуть её. Выражение лица у человека при подобной процедуре обычно не самое умное, но Макс и тут смотрелся не худшим образом. Действительно, его, юношу из очень хорошей семьи, могли похитить ради выкупа. А я, по его логике, находилась здесь так, для собственного удовольствия. В общем, пора было раскрыть ему глаза на ситуацию.
— Макс, мы на летающей тарелке.
Его глаза округлились, и выражение лица все-таки стало идиотским.
— Где-где?
— Вспоминай, — я гипнотически уставилась на него. — Мы с тобой стояли на балконе…
Тут я вспомнила маму и заволновалась. Потому что моя мама, вы её не знаете, она могла подумать все, что угодно. Например, что мы с Максом от большой любви бросились вниз с шестого этажа. И стали ангелами, естественно. А впрочем, про летающую тарелку мама тоже могла подумать, с неё станется.
Я почувствовала, что стена вроде бы уже не держит меня так крепко. Зашевелившись, я оторвала от неё руку — в ощутимым "чмоком", как присоску а затем и вовсе освободилась, только повисли горизонтально наэлектризованные кончики волос.
— Макс!
И я бросилась к нему — потому что его голова склонилась набок, колени подогнулись, и Макс начал медленно сползать на пол. Само собой, удержать падение девяностокилограммового тела было далеко за пределами моих возможностей — я как-то не подумала об этом. В последний момент Макс вцепился пальцами мне в плечи, и мы покатились по твердому в дырочку полу.
О противоположную стену больно стукнулась я — Максу наверняка было мягко. Тем не менее, толчок в какой-то степени привел его в себя.
— Я думаю, — он сел, потирая рукой лоб и уставясь в стену, действительно похожий на мыслителя, — я думаю, нам не стоит паниковать. Все это не так уж страшно. Мы выберемся отсюда.
Взгляд у Макса был неверный и блуждающий — я впервые подумала, что его стильные очки служили не только для украшения. Он обвел близорукими глазами кубическую внутренность помещения и медленно встал, опираясь на стенку.
— Где-то здесь должен быть люк или… словом, выход.
И его длинные пальцы движением профессионального взломщика принялись выстукивать кремовую стену. Это зрелище впечатляло. Я представила себе, как Макс открывает невидимый люк, ведущий из отсека в темный коридор, потом находит рубку с пультом управления летающей тарелкой, раскидывает в стороны парочку инопланетян… Впрочем, в последнюю картинку белые красивые руки Макса как-то не вписывались. Я пропустила этот момент и представила его пальцы уже лежащими на бесчисленных кнопках и рычагах пульта. Макс, конечно же, разберется в принципе его действия. И вот летающая тарелка плавно опускается на газон перед нашим колледжем, и Макс, соскочив на землю, галантно подает мне руку… В том, что он подал бы руку, я была абсолютно уверена. А все остальное… может, в тот момент я и в это верила, я все-таки дочка своей мамы.
— Черт!
Вот так, а я думала, что воспитание Макса не позволяет ему чертыхаться в присутствии дамы, то есть моем. Позволило — чуть удлиненный, аккуратно подпиленный ноготь на мизинце его левой руки застрял в одной из дырочек, усеивающих стены. Когда Макс выдернул его, ноготь уже не был идеально ровным и гладким. Нельзя сказать, чтобы это бросалось в глаза, но Макс попробовал зазубрины большим пальцем правой руки, и на его лице отразилось мрачное отчаяние.