И каждый раз гид на мгновение останавливался, поворачивался к своей группе и указывал на какой-либо дом или стену. При этом в голосе его и жестах была такая уверенность, точно он сам был очевидцем событий, о которых рассказывал.
Наконец подошли к Голгофе. Здесь стоял большой двухэтажный храм очень замысловатой формы, с большим куполом, увенчанным золотым крестом, с колоннами, сводами, порталами, всевозможными украшениями.
– Этот храм построен на том месте, где был распят Христос, – тоном, не допускающим сомнений, заявил араб. – Но я не могу в него войти, я подожду вас снаружи… В храме имеются свои гиды.
Действительно, едва путешественники переступили порог храма, как какой-то юркий монах подхватил их и повел по сложным, запутанным ходам и переходам этого огромного здания.
– Храм основан, – бесцветным голосом сообщал монах, – в 336 году после рождества Христова, когда святая равноапостольная Елена, мать императора Константина Великого, открыла здесь крест, на котором был распят Христос… В 614 году храм был сожжен персами… Потом благочестивые люди его восстановили… Потом, в 936 году, храм был снова разрушен… Потом…
Речь монаха была быстрой, равнодушной, привычной, слова сыпались, как сухой горох, и складывались в какой-то свиток дат и событий, из которого ясно было одно: на протяжении веков здесь разыгрывалось много боев и пролилось много крови.
Наконец монах привел путешественников в мрачное помещение с несколькими горящими светильниками и, указывая на толстую плиту из желтовато-розового мрамора, сказал:
– Это камень миропомазания. Здесь святой Никодим и Иосиф Аримафейский помазали миром тело Христа после снятия его с креста…
И, не задерживаясь, он пошел дальше.
Еще несколько приделов, несколько коридоров, несколько поворотов, лестниц, перил – и вся группа очутилась в обширной часовне, которая делилась на две части: большую и меньшую.
– Вот здесь лежит кусок камня, который ангел отвалил от могилы Христа, – сообщил монах, указывая на высокую мраморную вазу с камнем, стоявшую в первой части часовни.
Потом он сделал несколько шагов в сторону второй, меньшей части часовни.
– А тут, – продолжал монах все так же уверенно, – находится величайшая святыня христианского мира – гроб господень.
Перед путешественниками лежала тяжелая каменная плита, на которой было высечено изображение Христа. На стене имелось еще одно изображение Христа – уже «воскресшего»; оно утопало в сиянии бесчисленных ламп и светильников. Два монаха явно скучали около гроба.
Проводник двинулся дальше. Пошли капеллы. Целая вереница капелл. Капелла явления Христа Марии… Капелла разделения риз… Капелла каменных уз… Капелла темницы Христовой… Капелла тернового венца… Капелла поднятия креста… Капелла святой Елены… Капелла святого Логгина…
Под самый конец экскурсии монах, ловко вскарабкавшись по крутой лестнице вверх, привел советских путешественников на Голгофу. Это была мрачная часовня на скале, главной достопримечательностью которой являлся большой престол из цельной мраморной плиты. Указывая на престол, монах торжественно провозгласил:
– Здесь стоял крест, на котором был распят Христос! Вы видите под престолом круглое отверстие? Оно осталось от креста! – И, помолчав, добавил: – А вот здесь, по бокам престола, два других отверстия, отделанные мрамором. Здесь стояли кресты двух разбойников, которые были распяты вместе с Христом.
– Простите, – не удержалась Таня, – а откуда известно, что крест Христа был вкопан в землю именно здесь?
Монах с некоторым удивлением взглянул на Таню и безапелляционным тоном ответил:
– Это установила святая Елена, мать императора Константина… Она сама была здесь!
– Через сколько лет после смерти Христа? – снова спросила Таня.
Монах подумал, посмотрел на своды храма, точно что-то подсчитывая, и, наконец, сказал:
– Через триста двадцать пять лет.
– Но как же можно было через триста двадцать пять лет точно установить, что крест Христа стоял именно в этом месте?
– О, мадам! – с видом оскорбленного превосходства воскликнул монах. – Святой Елене это было указано божественным видением.
– Ах, вот что! – невольно вырвалось у Тани.
Монах не знал, как понять ее восклицание. Ему почудилось в нем даже что-то ироническое. Но так как замечание было сделано очаровательной туристкой (а сердцу монаха ничто человеческое не было чуждо), то он предпочел уверить себя, что его объяснение воспринято Таней как истина.
На следующий день знакомство с Иерусалимом продолжалось.
Теперь гид повел путешественников к площади, на которой грозно возвышалась мечеть Омара. Они довольно долго шли какими-то тесными улочками и переулками, вьющимися вокруг площади, и Таня, как обычно, впереди. Вдруг она взволнованно воскликнула:
– Что это такое?
Петров, Потапов и Люсиль поспешили на ее возглас и тоже замерли в изумлении. За поворотом улицы открывалось глубокое и узкое ущелье. С одной стороны, на обрыве небольшого холмика, стояла линия маленьких арабских домов, с другой – мрачно возвышалась стена, сложенная из громадных каменных глыб. Глыбы – тяжелые, четырехугольные – лежали в несколько ярусов одна на другой и поднимались метров на пятьдесят над землей. От времени и непогоды камень кое-где выветрился и потемнел. В трещинах местами пробились мох, желтая трава и кустарник.
Вдоль всей этой мрачной стены стояла длинная цепочка евреев. Тут были мужчины и женщины, длиннобородые старики и молодые парни, девушки и маленькие дети – все в старинных религиозных одеждах, с молитвенниками в руках. Евреи истово кланялись, вполголоса бормотали молитвы, и от этого воздух был полон жужжания – будто здесь сердито гудел огромный рой шмелей. Потом вся цепочка падала на землю, горячо лобызала холодный камень стены, вновь поднималась и жужжала, вновь падала и целовала стену… Должно быть, этот ритуал длился веками, так как камни от прикосновений и поцелуев блестели, как полированные.
Вся картина производила жуткое и гнетущее впечатление.
– Это стена еврейского плача, – равнодушно разъяснил араб. – Это все, что осталось от древнееврейского храма Соломона. Каждый день приходят сюда здешние евреи и сокрушаются о гибели своего бывшего царства. Но это им не поможет, теперь здесь земля арабов! – зло и резко сказал гид.
– Уйдем отсюда поскорее! – воскликнула Таня. – Слишком уж пахнет здесь религиозным изуверством, средневековьем, кострами ведьм, безумием…
Едкие слова гида напомнили советским путешественникам о реальном Иерусалиме, о Иерусалиме 1942 года. Каким мирно-идиллическим он казался с высоты Масличной горы! И каким внутренне разоренным, полным острейших национальных, социальных и политических противоречий он был в действительности!
Вот верхняя, нагорная часть города, та, что широким внешним поясом громоздится по откосам котловины. Хорошо мощенные нарядные улицы, многоэтажные дома, дуговые фонари… Университет, школы, больницы, почтово-телеграфные конторы… Прекрасное здание библиотеки… Всюду зелень, парки, сады… Шикарные магазины, кафе и отели… Знаменитый отель «Царь Давид», автомобили лучших заграничных марок… Это европейский, или, вернее, еврейский город. Здесь живут главным образом евреи иммигранты из других стран, евреи купцы, промышленники. А в дальних, бедных кварталах – евреи ремесленники и рабочие.
Вот через несколько улиц нижняя, центральная часть города, та, что прилепилась к плоскости впадины, – маленькие, восточного типа домики, высокие заборы, узенькие, кривые улицы и переулки, ослики и мулы, бродячие собаки, мелочные лавочки. Темный крытый базар, где в бесчисленных палатках, балаганчиках, клетушках стучат молотки, кричат продавцы, тараторят женщины, свистят и дудят ребятишки…
Это арабский город. Здесь живут последователи аллаха, тринадцать веков назад завоевавшие Иерусалим, в течение многих поколений трудившиеся здесь и считающие себя его хозяевами.