– Наши женщины с незапамятных времен растирают зерно вручную, между двумя камнями, – объяснил он. – Правда, пароходы привозили на остров муку, можно было бы купить, но она очень дорогая… Половину года мы всегда, свой хлеб ели, а зерно растирали вот так. Теперь совсем плохо – война! Пароходы заходят редко, мало продуктов привозят. Кормимся только своим зерном. Женщинам трудно, очень трудно…
Выше по течению потока, под сенью могучих деревьев, виднелась на берегу старенькая приземистая постройка, сложенная из толстых бревен. Древняя, поросшая мхом, местами обвалившаяся – она имела весьма романтический вид. Потапов медленно побрел к ней и мечтательно уселся на большой позеленевший камень у темной стены хибары. Внезапно он соскочил с камня и стал проявлять к нему необычайный интерес: осматривать, ощупывать… Подошли Окано и Таволато.
– Что это за постройка, что здесь было раньше? – живо спросил Потапов. – Ведь это жернова лежат!
– Давным-давно здесь была мельница, еще пираты ее выстроили, – ответил Окано. – Когда мой дед был мальчиком, она уже не работала. Пробовали починить – ничего не вышло.
Потапов и Таволато зашли внутрь старой мельницы и с интересом рассматривали остатки ее древнего, примитивного устройства.
Александр Ильич, усмехнувшись, заметил:
– Реликвия! Точно скелет мамонта…
Выйдя на лужайку, Потапов еще раз оглянулся на позеленевшую от времени постройку, прислушался к песне женщин и нерешительно сказал:
– А ведь было бы очень легко устроить здесь простейшую водяную мельницу… Главное есть – жернова у нас имеются.
Окано недоверчиво улыбнулся:
– О, это очень трудно!
– Весьма просто, – уже тверже ответил Потапов.
И тут же, схватив ветку и чертя ею по земле, он с увлечением объяснил, как именно можно восстановить мельницу.
В Таволато тоже проснулся инженер-конструктор, и он, со своей стороны, кое-что предложил. Окано и Майя слушали инженеров со все возрастающим любопытством. Когда они кончили, Окано спросил:
– А сколько должна стоить такая перестройка?
– Немного, – подумав, ответил Александр Ильич. – Потребуется пятнадцать – двадцать бревен, несколько кусков железа, вроде тех, что валяются на берегу. Ну, шестерни… Их можно снять со старой лебедки, что ржавеет тоже на берегу. Ну, разумеется, пять-шесть рабочих на две недели. Вот, в сущности, и все!
– Все? – с недоверием переспросил Окано. Потапов еще раз подтвердил, что больше ничего не потребуется. Таволато присоединился к его мнению.
– В таком случае, – заявил Окано, – об этом надо подумать, посоветоваться с нашими стариками.
Дни шли своим чередом… Таня лечила больных, Степан читал исторические книги из местной библиотеки, Александр Ильич ревностно овладевал английским языком. Дело это пошло у него отлично благодаря оригинальному, но очень эффективному методу.
Еще на шлюпке Потапов сблизился с механиком «Дианы» Шафером. На острове они крепко подружились.
Шафер был левым лейбористом, активным членом профсоюза механиков. Честным и открытым сердцем он стоял за интересы рабочего класса и был полон самых лучших намерений, но в мозгу его застряло немало традиционной идеологической трухи, почерпнутой у вожаков английских профсоюзов. Поэтому в действиях своих Шафер часто бывал нерешительным, половинчатым.
Механика сильно тянуло к Александру Ильичу: отчасти как к товарищу по профессии, отчасти потому, что в Потапове он чувствовал цельность взглядов и действий. А этого как раз не хватало механику «Дианы».
Однажды Шафер сказал своему русскому другу:
– Завидую и удивляюсь вашим ясным, твердым взглядам на всяческие сложные вещи в жизни и в политике. Как вы добились такой гармонии мировоззрения и практических дел?
Потапов попытался было объяснить, что ничего исключительного в этом нет, что гармония теории и практики составляет «душу» марксизма-ленинизма. А он, Потапов, – марксист и ленинец. Но, взявшись объяснять, Александр Ильич сразу же запутался и почувствовал, что для таких целей его английского словаря явно не хватает. Он беспомощно умолк и со смущением посмотрел на Шафера. Механик рассмеялся и сказал:
– У меня есть предложение! Я буду обучать вас английскому языку, а вы меня – твердости воззрений. Идет?
Потапов согласился. С тех пор оба друга ежедневно уединялись на берегу моря и горячо беседовали. Шафер закидывал Александра Ильича вопросами, а Потапов отвечал по-английски. Механик терпеливо подсказывал ему нужное слово, поправлял его. В сложных случаях разговор откладывался до вечера, когда можно было проконсультироваться у Петрова. Сначала беседы шли медленно и неровно, но постепенно шероховатости стали исчезать, речь Потапова делалась свободнее, глаже. А одновременно и в мыслях Шафера происходило явное просветление.
Когда Александр Ильич рассказал Шаферу об идее восстановления старой пиратской мельницы, механик загорелся:
– Дело хорошее! Надо помочь здешнему народу!
Через неделю Окано пригласил в школу Петрова, Потапова, Таволато и Шафера. Их ждали здесь три пожилых островитянина. Величественно восседая на низеньких лавочках, они сосредоточенно курили длинные трубки.
– Позвольте познакомить вас, – торжественно провозгласил Окано, обращаясь к гостям, – со старшиной нашего поселка и его помощниками!
Островитяне в знак приветствия слегка склонили головы, не двинувшись с места.
– Я позволил себе пригласить вас сюда, – продолжал Окано, – чтобы вместе с мудрейшими людьми нашего маленького народа обсудить вопрос о постройке мельницы. Это большое для нас дело, мы очень хотели бы восстановить мельницу. Но нужно обсудить: по силам ли нашему поселку такая задача? Может быть, мистер Потапов сообщит о своих предположениях?..
Александр Ильич коротко и понятно изложил свой план и сообщил, сколько, по его расчетам, потребуется труда и материалов. Он говорил по-английски, а Окано переводил на местный язык.
Три старца продолжали бесстрастно курить трубки, ни единым движением не обнаруживая своего отношения к предложению русского.
Когда перевод был закончен, воцарилось долгое молчание. Слышалось лишь легкое посапывание трубок.
Окано почувствовал неловкость и смущенно сказал гостям:
– Извините, я поговорю со своими сородичами на нашем языке, разъясню… – И он стал что-то горячо объяснять и доказывать «мудрейшим».
Старики слушали, молчали и равнодушно пыхтели трубками.
Когда Окано, наконец, умолк, старшина поселка медленно процедил несколько слов. Его помощники, в знак согласия с ним, молча кивнули головами. И снова все трое невозмутимо задымили. Окано растерянно развел руками.
– Чго случилось? – прервал молчание Таволато. – Я вижу, вашим старейшинам не нравится предложение русского товарища? Они возражают?
– Нет-нет! – заволновался Окано. – Мельница нам очень нужна и предложение нравится, но мудрейшие думают, что постройку нам не осилить. Слишком дорого будет стоить. Таких денег не собрать….
– Почему дорого? – удивился Петров. – Тут какое-то недоразумение… Саша, повтори-ка еше раз все расчеты, попонятнее…
Потапов снова обстоятельно изложил проект. Таволато дополнил его, Окано все добросовестно перевел. Но лица «мудрейших» по-прежнему сохраняли каменное выражение. Выждав приличествующее время, старшина вынул, наконец, чубук изо рта и обратился к гостям с речью, на этот раз более длинной: в ней было не меньше десяти-пятнадцати слов.
– Они все же думают, – в извиняющемся тоне сказал Окано, указывая на старейшин, – что такое дело нам не по средствам…
– Как – не по средствам? – перебил его Петров и, разгорячившись, стал по пальцам пересчитывать, какие материалы и сколько рабочих рук потребуется.
– Это все нетрудно, – сокрушенно ответил Окано. – Но они говорят, что вашему другу, – он указал на Александра Ильича, – надо будет заплатить за руководство работами, вам всем – за помощь… Много заплатить, как белым платят. А у нас нет таких денег.
Потапов весело рассмеялся. В бесстрастных глазах «мудрейших» сверкнула искорка удивления.