– Пять минут, – сказал он.
– Пять минут чего? – не поняла Фрида.
– Вы оставаться здесь, – сказал он. – Я вернуться через пять минут.
Фрида сделала два телефонных звонка, отменяя два сеанса на вторую половину дня, и снова вернулась к своим записям. В дверь опять постучали. Она не сразу узнала мужчину, стоявшего в дверях: теперь он был чистым, пах мылом и был одет в джинсы, футболку и пару кроссовок без носков. Темно-каштановые волосы были старательно зачесаны наверх. Он протянул руку:
– Я Джозеф Морозов.
Ощущая себя чуть ли не персонажем сновидения, Фрида пожала ему руку и представилась, хотя на секунду ей почудилось, что он сейчас поднесет ее ладонь к губам и поцелует.
В другой руке он держал пакет с шоколадным печеньем.
– Вы любить печенье?
– Нет.
– Нам надо поговорить. У вас есть чай?
– Нам определенно надо поговорить.
– Тогда нужен чай. Я делать чай для вас.
Фрида не держала продуктов в крошечной квартирке, где принимала пациентов, но чай или кофе время от времени себе делала. Так что она провела мужчину в кухню и смотрела, как он там хозяйничает. Поскольку пришлось объяснять ему, где что находится, на приготовление чая ушло больше времени, чем если бы она все сделала сама. Они взяли по чашке горячего напитка и вернулись в комнату для сеансов психотерапии.
– Вы же могли умереть, – посочувствовала ему Фрида. – Вы целы?
Он поднял левую руку и посмотрел на нее с таким удивлением, словно она принадлежала другому человеку. По внутренней стороне предплечья шел длинный синюшный рубец.
– Я уже падать с лестницы, – пояснил он. – И лететь через окно. А один раз ломать себе ногу, когда… – Он неопределенно помахал рукой. – Оно врезаться в меня. А за мной стена. Ничего страшного.
Он отхлебнул чаю и посмотрел в окно на стройку.
– Большая работа, – уважительно заметил он.
– Может, поговорим о большой работе, которую предстоит выполнить здесь?
Джозеф повернул голову и посмотрел на строительный мусор на полу, потом на дыру в потолке.
– Это плохо, – согласился он.
– Я здесь работаю, – уточнила Фрида.
– Здесь нельзя работать, – возразил Джозеф.
– И что мне тогда делать? То есть что вы собираетесь делать?
Джозеф снова посмотрел на дыру в потолке и меланхолично улыбнулся.
– Я виноват, – признался он. – Но больше виноват тот, кто строить этот дом, этот пол, да.
– Ваш пол меня не очень-то волнует, – призналась Фрида. – А вот мой потолок – очень.
– Пол не мой. Я работать, пока люди жить в доме, за городом. Это их городская квартира. Вы каждый день работать?
– Каждый. Кроме субботы и воскресенья.
Он повернулся к ней и приложил к сердцу свободную от чашки руку – жест, отличавшийся определенной театральностью. Он даже отвесил легкий полупоклон.
– Я все починить для вас.
– Когда?
– Все быть даже лучше, чем раньше, до того как я упасть в дыру.
– Вы не падали в дыру. Вы эту дыру сделали.
Он задумчиво сдвинул брови.
– Когда вам надо работать здесь?
– Я бы хотела работать здесь завтра, но подозреваю, что об этом не может быть и речи.
Джозеф огляделся и улыбнулся.
– Я ставить сюда перегородку, – предложил он. – Работать за ней. И у вас есть офис. Когда вас здесь нет, я наклеить новые обои. Покрасить. Я все красить в правильный цвет.
– Этот цвет и есть правильный.
– Вы дать мне ключ, и перегородка стоять здесь завтра, а вы сидеть в офисе. Не в таком большом офисе…
Он протянул руку. Фрида раздумывала не дольше минуты. Она собиралась отдать ключи человеку, которого видела в первый раз в жизни. Но что еще ей оставалось делать? Искать другого строителя? Что может случиться в худшем случае? «Никогда не задавай таких вопросов». Она открыла ящик стола, нашла запасной ключ и протянула его Джозефу.
– Так вы украинец?
– Не поляк.
Самые лучшие из них – стеснительные, с заискивающими улыбками и дрожащими губами. Те, которые скучают по маме, сидят на ступеньках холодными, сырыми вечерами и ждут, когда мамочка придет и заставит их встать и побегать. Они должны стараться угодить, быть послушными. Таких можно лепить.
Вон тот маленький мальчик, который в одиночестве сидит на деревянных качелях-доске, ожидая, когда же кто-нибудь сядет на противоположный край, чтобы можно было качаться. Но никто к нему не подходит, и он сидит и ждет дальше. Сначала он улыбается, надеется, но постепенно улыбка на его лице становится словно приклеенная. Он оглядывается. Видит, как другие дети смотрят на него и решают не подходить. Он пытается позвать другого мальчика, но тот его игнорирует.