– Конечно, – медленно произнесла Фрида. – Но он думал о рыжеволосом ребенке еще до того, как Мэтью пропал.
– Хм. Что ж, теория была хороша. Вообще-то она мне по-прежнему нравится – только ее стоит отнести не к вашему пациенту, а к вам самой.
– Как остроумно!
– В каждой шутке есть доля шутки. Вы беспокоитесь об Алане, вы не можете добраться до сути его проблемы. Поэтому толкуете его воображаемого сына с помощью первого подходящего символа.
– Похищенного ребенка едва ли можно рассматривать как символ.
– А почему бы и нет? Все представляет собой символ.
– Чушь! – воскликнула Фрида, но не удержалась и рассмеялась. Настроение у нее улучшилось. – А как насчет вас?
– Ладно, – вздохнул Рубен, – теперь ваша очередь давать советы. Женщину я потерял. Работу тоже. Пил джин из кофейных чашек. Что вы мне посоветуете, доктор? Все это как-то связано с моей матерью?
Фрида огляделась.
– Я думаю, вам следует прибрать здесь, – сказала она.
– Вы, доктор, последователь бихевиоризма? – саркастически спросил Рубен.
– Мне просто не нравится беспорядок. Вы сразу почувствуете себя лучше.
Рубен с такой силой хлопнул себя по макушке, что Фрида вздрогнула.
– Нет никакого смысла устраивать уборку здесь, если там, внутри, все загажено, – заявил он.
– По крайней мере, ваша загаженная голова будет находиться в опрятном доме.
– Вы говорите, как моя мать.
– Ваша мать мне понравилась.
В дверь громко постучали.
– Кого это нелегкая принесла? – раздраженно проворчал Рубен и, шаркая ногами, вышел из комнаты.
Фрида взяла свою чашку с кофе и вылила ее содержимое в раковину. Рубен вернулся.
– Там вас какой-то тип спрашивает, – заявил он.
В кухню вошел Джозеф.
– Вы быстро, – заметила Фрида.
– Он что, уборщик? – удивился Рубен.
– Я строитель, – уточнил Джозеф. – У вас была вечеринка?
– Что ему здесь надо?
– Это я попросила его прийти, – объяснила Фрида. – В качестве одолжения. Платить за которое будете вы. Так что будьте повежливее. Джозеф, я бы хотела, чтобы вы починили здесь пять вещей: дверной звонок, и треснувшее стекло в окне, и люстру…
– Бойлер тоже не работает, – вставил Рубен.
Джозеф огляделся.
– От вас ушла жена? – сразу же догадался он.
– Она мне не жена, – возразил Рубен. – И да. Похоже, это очевидно. Я сам устроил этот беспорядок.
– Сочувствую, – сказал Джозеф.
– Мне твое сочувствие не нужно, – огрызнулся Рубен.
– А вот и нужно, – вмешалась Фрида. Она легонько коснулась плеча Джозефа. – Спасибо. Вы правы. Иногда одними разговорами делу не поможешь.
Джозеф галантно наклонил голову в знак признательности.
Глава 15
– Фрида!
– Прости.
– Ты меня даже не слушаешь. О чем задумалась?
Фрида терпеть не могла подобные вопросы.
– Да так, ни о чем, – уклончиво ответила она. – О делах на завтра. О работе.
Она почти не спала, и теперь у нее закрывались глаза. Она чувствовала себя разбитой, с трудом справлялась с раздражением, и ей совершенно не хотелось поддерживать беседу с Сэнди, который всю ночь проспал рядом, бормоча что-то во сне.
– Нам нужно кое-что обсудить.
– Обсудить?
– Да.
– Надеюсь, беседа не пройдет в ключе «сколько мужчин у меня было до тебя»?
– Нет. Это мы можем оставить на потом, когда у нас будет достаточно времени. Я хочу поговорить о наших планах.
– То есть что я собираюсь делать летом? Должна предупредить, я терпеть не могу самолеты. И загорать на пляже.
– Прекрати.
– Прости. Не обращай внимания. Сейчас половина восьмого утра, и я почти не спала из-за всяких мыслей. Единственный план, который я могу составить сейчас, – это план действий на ближайшие восемь часов.
– Приезжай вечером ко мне. Я приготовлю что-нибудь легкое, и мы поговорим.
– Звучит угрожающе.
– Ничего подобного.
– В семь у меня пациент.
– Приезжай после сеанса.
Фрида никогда не вела записей во время сеанса, она предпочитала делать их позже, после чего заносила в компьютер – либо вечером того же дня, либо на выходных. Но иногда она рисовала или просто черкала в блокноте, который держала под рукой. Это помогало ей сконцентрироваться. Вот и сейчас она что-то рисовала, сидя в отремонтированной комнате, выкрашенной в цвет под названием «кость» к очевидному неодобрению Джозефа. Она делала грубый набросок левой руки Алана, в настоящий момент лежавшей на подлокотнике. Рисовать кисти было для нее трудным делом. На безымянном пальце Алан носил толстое золотое кольцо, вокруг ногтя большого пальца висели заусенцы, на тыльной стороне ладони проступили вены. Указательный палец был длиннее безымянного; это вроде что-то означает, но она не могла вспомнить, что именно. Сегодня он волновался сильнее, чем обычно: ерзал в кресле, наклонялся вперед и снова откидывался назад, почесывал нос. Она заметила, что на шее у него появилась сыпь, а на рубашке красовалось пятно от зубной пасты. Он говорил, захлебываясь словами, о сыне, которого так хотел. Слова, которые он запрещал себе произносить и все плотнее набивал в душу в течение очень многих лет, теперь лились из него потоком. Она сосредоточилась на суставе его мизинца и внимательно слушала, пытаясь подавить пробивающееся наружу чувство неловкости, от которого по телу шли мурашки.