Карлссон нахмурился.
– Почему вы так хотите, чтобы я впустую тратил время?
– Она назвала вас по имени. Похоже, она кое с кем знакома.
– Мне все равно, если она… – Карлссон застонал. – Думаю, если я приму ее, то быстрее от нее избавлюсь. Но она неправильно выбрала день, чтобы впустую тратить мое время. Кто она?
– Я не знаю. Доктор каких-то там наук.
– Доктор наук? Ради бога, просто пригласите ее.
На столе Карлссон держал большой блокнот, где делал заметки, составлял списки, рисовал чертиков. Он раскрыл его на чистой странице, взял ручку и несколько раз щелкнул ею. Дверь открылась, и Иветта Лонг заглянула в кабинет.
– Доктор Фрида Кляйн, – объявила она. – Она… э-э… она не сказала, по какому вопросу.
Гостья прошла мимо нее, и детектив Лонг удалилась, закрыв за собой дверь. Карлссон немного растерялся. Как правило, в полиции люди вели себя достаточно странно. Они нервничали или слишком старались понравиться. Они словно подозревали, что нарушили какой-то закон. Эта женщина вела себя совершенно нетипично. Она с нескрываемым любопытством осмотрела кабинет, а затем повернулась к нему, и он почувствовал, что она его оценивает. Сняла длинное пальто и небрежно бросила его на кресло у стены. Потом подтащила другое кресло и поставила его перед столом Карлссона. Села. У инспектора возникло неожиданное и очень неприятное чувство, что это он приехал поговорить с ней.
– Я главный инспектор Малком Карлссон, – представился он.
– Да, я знаю.
– Я понял, что у вас есть какая-то информация, которую вы желаете сообщить мне лично.
– Правильно.
Карлссон написал в блокноте «Фрида Кляйн» и подчеркнул имя жирной линией.
– И это имеет отношение к исчезновению Мэтью Фарадея?
– Возможно.
– Тогда давайте перейдем к делу, потому что времени у нас немного.
На мгновение ему показалось, что она смутилась.
– Я не знаю, как начать и стоит ли вообще начинать, – сказала она. – Поскольку я почти уверена: вы решите, что я впустую трачу ваше время.
– Если вы в этом уверены, то вам стоит уйти прямо сейчас и не тратить мое время дальше.
В первый раз после прихода Фрида Кляйн подняла свои большие темные глаза и посмотрела Карлссону в лицо.
– Я должна, – просто сказала она. – Я думала об этом целую неделю. Я скажу и немедленно уйду.
– Так говорите же.
– Хорошо.
Она глубоко вздохнула. Карлссону она напомнила маленькую девочку на сцене, которая собирается прочитать на память стишок. Глубокий вдох перед затяжным прыжком.
– Я психоаналитик-консультант, – начала она. – Вы знаете, что это такое?
Карлссон улыбнулся.
– Я получил кое-какое образование, – ответил он. – Хотя я всего лишь коп.
– Я знаю, – сказала она. – Вы изучали право в Оксфорде. Я узнавала.
– Я надеюсь, это даст вам повод уважать меня.
– У меня появился новый пациент. Его зовут Алан Деккер. Ему сорок два года. Он записался ко мне на прием, потому что в последнее время страдает от сильных и повторяющихся приступов паники. – Она сделала паузу. – Думаю, вы должны поговорить с ним.
Карлссон записал имя пациента: Алан Деккер.
– Это имеет отношение к похищению? – уточнил он.
– Имеет.
– Он признался?
– Если бы он признался, я бы просто позвонила в полицию.
– Так в чем же дело?
– Причина панических состояний Алана Деккера состоит в том, что он постоянно представляет себе, что у него есть сын, – или страдает из-за того, что сына у него нет. Его желание проявляется в одном сне, где, насколько я поняла, мой пациент похищает ребенка примерно так, как был похищен Мэтью Фарадей. И, упреждая ваш вопрос, не стал ли этот сон сниться ему уже после того, как он услышал о похищении, хочу заявить: сон снился ему еще до того, как мальчик на самом деле пропал.
– Что-нибудь еще? – спросил Карлссон.
– Мне показалось, что желание Деккера получить сына является нарциссистической фантазией. То есть на самом деле его волнует он сам.
– Я знаю, что такое «нарциссистический».
– Но потом я случайно увидела детскую фотографию своего пациента, и на ней он в определенном смысле – в определенно поразительном смысле! – очень похож на Мэтью Фарадея.
Карлссон уже перестал делать заметки и только крутил ручку, зажав ее между пальцами. Теперь же он отодвинул кресло от стола.
– Проблема состоит в том, что, с одной стороны, у нас нет улик, которые бы нас устроили. Никто не видел, как похитили Мэтью. Возможно, его никто не похищал. Возможно, он убежал и поступил в бродячий цирк. Возможно, он провалился в люк. С другой стороны, нам оказывают столько помощи, что мы не знаем, что с ней делать. Только за сегодняшнее утро пять человек признались в похищении, но ни один из них этого сделать не мог. С тех пор как на прошлой неделе сюжет о похищении показали по телевидению, к нам поступило тридцать с лишним тысяч звонков. Его видели в разных частях Великобритании, а также в Испании и Греции. Звонившие подозревали в совершении преступления своих мужей, друзей, соседей. Его чертов несчастный отец вчера вечером был избит – просто потому, что таблоидам не нравится его внешность. Со мной связались несколько судебных психологов, они сообщили, что преступник – одиночка, которому тяжело выстраивать взаимоотношения с людьми; или что преступников было двое; или что тут орудует целая банда, которая торгует детьми через Интернет. Со мной связался медиум и сообщил, что Мэтью находится в замкнутом пространстве где-то под землей, и это чрезвычайно ценная информация, поскольку избавляет нас от необходимости ведения поиска на Пиккадилли-Серкус. А ведь есть еще и журналисты, пишущие, что все это случилось потому, что у нас слишком мало патрульных полицейских на улицах, или автомобилей на дорогах, или работающих камер видеонаблюдения. Или что во всем виноваты шестидесятые годы двадцатого века.