— Что скажете? — спросил диктатор, откашлявшись.
— Вас ожидает очень скорая смерть, — ровным тоном сообщила она, еще заслонясь последним рентгеновским снимком, — если, конечно, вы не решитесь на сложную и рискованную операцию.
— Это мне известно, — вздохнул он с небольшой примесью раздражения в голосе. — Вы достаточно квалифицированы, чтобы провести ее?
— Достаточно, — ответила она, опуская пронизанный солнечным светом, изображающий проеденную раком грудь диктатора негатив и стасовывая его с другими. — Но это не те фотографии, которые я надеялась увидеть.
— Те фотографии уже в пути. Их вы увидите завтра.
— Всех четверых?
— Мужа, двух сыновей, дочери, — да, — заверил ее диктатор.
Госпожа Сампрас положила папку с рентгеновскими снимками на стол. Ее вдруг обуяло желание постоять у окна, посмотреть в него, — но не хотелось поворачиваться к диктатору спиной.
— Эта операция, — произнес, облизывая синеватые губы, старик. — Как вы полагаете, ее можно провести в нашей стране?
— В нашей стране можно все, без каких бы то ни было ограничений, — вздохнула госпожа Сампрас. — Вы сами не раз это доказывали.
— Да, конечно, но если вы сочтете желательной небольшую поездку в Соединенные Штаты…
— Небольшую поездку в Соединенные Штаты я уже совершила, спасибо, — ответила Гала.
Диктатор строго взглянул ей в глаза.
— Вам ведь понадобятся самые лучшие инструменты, вы понимаете? Только самые лучшие.
Гала взглянула себе на руки, словно надумав проверить состояние ногтей.
— Самые лучшие у меня уже есть, — заверила она диктатора. — Здесь, в нашей стране.
Взгляд диктатора она игнорировала, по-прежнему продолжая изучать свои руки — бледные, красивой формы, с несколькими воспалившимися шрамиками.
— Если все пойдет хорошо, — спросил, наконец, диктатор, — как скоро вы сможете провести операцию?
Теперь она смотрела ему в грудь.
— Сначала вам придется сбросить немного веса, если это возможно.
— Задача трудная, — усмехнулся он. — Но я готов взглянуть в лицо демону соблазнов.
Госпожа Сампрас стиснула ручку ссуженного ей саквояжа — так, что костяшки кистей побелели, точно от гнева. Отрывисто дыша, она, прежде чем ответить, сосчитала до десяти, а может, и до двенадцати.
— Какой из ваших демонов глядит вам в лицо, мне безразлично. Вам нужно избавиться от некоторого количества жира, тогда у вас будет больше шансов поправиться после операции.
Диктатор оглядел Галу, пытаясь прикинуть сквозь пальто ее вес.
— У вас, как у женщины, конечно, должна иметься излюбленная диета?
Гала сморщилась, белая, как полотно, как электрический шнур.
— Страх за тех, кого любишь, избавляет от аппетита. Если вам этот страх недоступен, попросите, чтобы вас изнасиловали.
Жуткое молчание наполнило кабинет подобно метану, со страшной скоростью пожирающему каждый кубик воздуха. Госпожа Сампрас переступила черту; она это знала, и диктатор знал это, и госпожа Сампрас знала, что он это знает, и так далее.
Глупый и безрассудный выпад ее, нарушил хрупкое, деликатное равновесие. Галу Сампрас замутило от сожалений, как если б она в мгновенной истерике отсекла жизненно важный орган, которого и касаться-то не полагалось ни в коем случае. Теперь диктатор мог, и как еще мог, отдать ее на пытку, расстрелять, а сам — умереть под ножом хирурга менее искусного, а то и просто махнуть рукой на лечение, удовольствовавшись местью.
С минуту оба перебирали в уме возможные разновидности смерти. Видение благостного будущего, в котором диктатор проживал ветхозаветные сроки, а госпожа Сампрас с семейством вкушала летний покой, покачивалось между ними, как замок, сложенный ребенком из кубиков, готовый обвалиться при одном неловком движении.
И наконец, диктатор открыл рот:
— Госпожа Сампрас. Я человек разумный. Я знаю, что страх за тех, кого любишь, это вовсе не то, что случается с ними. Положение их может быть лучше того, какого вы опасаетесь, а может быть хуже — намного хуже.
Госпожа Сампрас ответила без промедления:
— Вы правы, господин президент, не сомневаюсь. Но как бы мы ни тяготели к разумному, тревога всегда побеждает нас. Ну, во всяком случае, она побеждает меня. Иногда я так тревожусь за мужа и детей, что лишаюсь не только аппетита. — И она протянула перед собой руки, показывая, как они дрожат. — Для хирурга это очень плохо.