Гирш, чьи очки уже покрывала испарина, стоял на коленях перед Альбертом. С иглы шприца, посредством коего Гирш впрыскивал ядовитую жидкость в ноздри быка, свисала прозрачная капля.
— Не думаю, что мне захочется иметь дело с чем-то, что окажется крупнее Виктории.
— Говоря «самый крупный», я разумел сумму, каковую намерен вам предложить, — заверил его Кларк. — Само же это создание куда как меньше коровы.
— О?
Одного этого краткого слова оказалось довольно, чтобы ободрить Кларка, и он скорым шагом вышел из залы и мгновенье спустя вернулся, волоча за собой длинную сервировочную тележку, на каких перевозят из кухни в столовую огромные супницы. Тележку покрывала белая простыня, а нагружена она была так, что мистер Гирш погадал, отчего это Кларк не приказал слуге прикатить ее.
Загадка оставалась необъясненной совсем не долгое время. Едва тележка въехала в залу, а дверь за нею захлопнулась, как мистер Кларк сорвал с нее покрывало, под коим обнаружилось лежащее навзничь тело девочки-подростка. Все облачение ее составляла просторная блуза да изношенная до нитки юбка — руки, ноги и ступни были голы. Густые светлые волосы, взметенные силой, с которой мистер Кларк сдернул саван, пали ей на лицо. И то, что она не смела эти волосы с открытых глаз своих, говорило все, что следовало знать о ее состоянии.
— Она мертва? — прошептал Гирш.
— Разумеется, мертва.
— Как она умерла?
— Не знаю.
— Но как же она оказалась у вас?
— Я нашел ее.
— Нашли?
— При дороге. Вчера вечером. Полагаю, она слетела с лошади и сломала шею.
Гирш подступил к девушке, отбросил с лица ее волосы.
— На мой взгляд, шея ее цела.
— Тогда, быть может, ухажер ее позволил себе обойтись с нею слишком вольно, а потом задушил.
Гирш ощутил в голове легкое кружение — некое воспоминание просачивалось в нее. Единственное высокое окно залы озарил безмолвный проблеск молнии.
— Как я уже сказал, шея девочки выглядит…
— Да что вам за разница, как она умерла? — громовым голосом вопросил Аштон Аллан Кларк, и в тот же миг с Небес долетели раскаты настоящего грома. — Одни доживают до слабоумной старости, другие гибнут юными. Истина печальная, но истина. Увидев ее валявшейся при дороге, я понял, что мне надлежит сделать тяжкий выбор. Оставить ли ее разлагаться, размолотой, быть может, в мезгу колесами экипажей, или предпринять некие действия?
— Действия? — С каждой проходившей секундой Гирш все яснее вспоминал феномен, который он прошлой ночью, впадая в дремоту, отметил почти бессознательно. Изнуренный жарой и парами денатурата, он не был уверен тогда, доносятся ли вопли и плач, отдававшиеся эхом в его ушах, с одной (как ему казалось) из ближних улиц или они порождены горячечными сновидениями, в кои он уже погружался. Вспоминая их ныне — и глядя на несчастную мертвую девушку, — Гирш поражался сходству тех воплей с отчаянными призывами, коими выкликают потерявшегося ребенка или домашнего зверька.
— Позволить прекрасному созданию наподобие этого, пропасть зазря, было бы преступлением, — объявил мистер Кларк с негромким напором, очень напоминавшим страстность. — Я хочу, чтобы вы обессмертили ее, Гирш. Пусть никакая порча не тронет эту девицу. И тогда она сможет стать моей пастушкой.
И мистер Кларк повел рукою в сторону своего неподвижного зверинца, Ноева Ковчега сельских животных, указывая, какое место сможет занять среди них дева-пастушка. Он даже попробовал улыбнуться, как будто это непривычное искажение черт его способно было помочь таксидермисту ясно представить себе девочку-подростка в кругу опекаемых ею скотов, как будто такая редкость, как улыбка Аштона Аллана Кларка, могла сама собой породить живую картину — свежеликая, с рассыпавшимися по спине волосами девица в завлекательном сквозистом платье, сжимающая в белой руке посох, который мог с легкостью доставить мистеру Кларку один его добрый друг, производитель тростей и палок.
— Однако… во имя Неба, Кларк… — хрипло выдавил Гирш, приметивший в улыбке своего работодателя больной проблеск безумия. — Это же чья-то дочь…!
— Была ею, Гирш, была! — нетерпеливо поправил его Кларк. — А теперь это мясо, и нам надлежит вмешаться сколь возможно быстрее, пока не попортилась кожа.
К этой минуте очки мистера Гирша запотели уже окончательно — и от несносной духоты, нагнанной собиравшейся грозой, и от собственных его душевных страданий. Он провел рукавом по стеклам и только тут заметил, что все еще держит в руке шприц.
— Эта… эта девочка, — с мольбой произнес он. — Я слышал прошлой ночью, как друзья и родные выкликали ее. Она не может просто исчезнуть. Семья захочет похоронить ее. Вы же не станете…